– А почему я должен вам верить?
– Да не верьте вы мне. Только сделайте, как я вам сказал. И тогда у человечества появится шанс. Сделайте.
– Человечество... это для меня слишком много. Человечество не вмещается у меня в мозгу и, если хотите, в сердце. Я не могу жалеть одновременно шесть миллиардов человек. А вот этих пацанов, собранных, как вы мне объяснили, на убой, я жалеть могу...
– А Трошина своего вы жалеть можете? Людей из своей группы? Давайте оперировать доступными вам величинами. Трошин и с ним двадцать три бойца вашей бывшей группы – или пятьдесят человек, о которых вы еще три дня назад не знали ничего? Взвешивайте.
Ильин хмыкнул.
– Не хрюкайте, а выбирайте,– потребовал голос.– Это не шутка и не тест – это необходимость сделать выбор.
– Не вижу выбора. Трошин и мои люди – в лагере. Как я понимаю, уже месяц. И свободно могут оставаться там...
– Не могут. У них есть всего пара дней. Даже, возможно, меньше. Я не могу вам объяснить всего... Не могу... Каждое слово, произнесенное мной или вами, может оказаться приговором...
– Всему человечеству,– подсказал Ильин.
Он понимал, что голос не врет. И точно так же понимал, что всей правды этот знакомый голос не говорит. И никогда не скажет.
Ильин решил, что выбор сделан. И не собирался менять свое решение.
– И вы готовы расхлебывать последствия своего решения? – словно услышав мысли Ильина, спросил голос.– Если в результате...
– Я готов,– сказал Ильин.– Я буду выполнять что-либо для вас, если мой батальон...
– Вы себе кажетесь очень сильным и умным? – спросил усталый голос.– Вам кажется, что можете что-то выторговать у меня? Заставить, изменить, не допустить... Вы так думаете?
– Никак я не думаю.
– Думаете...– протянул голос.– Думали. А вот сейчас вы думаете, что, кажется, все получилось... Клиент поплыл, и вот сейчас вдруг родится компромисс...
Ильин зачем-то отвел взгляд от кадропроекции, хотя никого в ней не было, только легкие сполохи, золотистое на голубом.
– Мне один человечек рассказывал, давно...– Теперь голос был нейтральным, словно бесцветным.– В детстве он никак не мог выбрать одно из двух. Просто будто Буриданов осел. Если ему давали два яблока, он мог часами смотреть на них, не решаясь выбрать... Это даже стало развлечением для гостей – маленький мальчик, тоскливо глядящий на две одинаковые конфеты, два одинаковых апельсина... Но вот однажды, получив очередные два яблока, мальчик посмотрел в глаза подарившему дяде, подошел к окну и выбросил одно из яблок. А второе съел...
Голос затих.
Ильин тоже молчал, ожидая продолжения. Он понимал, что продолжение непременно будет. Такие истории всегда имеют продолжения, мораль, переходящую из прошлого в настоящее. Обычно эти продолжения начинаются с «вот и вы...».
– Вот и вы,– сказал голос,– держите в руках два яблока, не можете сделать правильный выбор...
– Послушайте,– перебил Ильин.– Почему именно я? Почему все это крутится вокруг меня? Просто оставьте меня в покое, дайте подохнуть или выжить...
– Почему вы?.. Именно вы? Да ничего подобного! Откуда такой эгоцентризм? Все из-за вас! Чушь какая! Вы один из вариантов. Всего лишь. Один из сотни. Из тысячи. Каждому мнится, что все крутится вокруг него... Ничего подобного. Не поедешь ты в Понизовку – хрен с тобой. Включится другой вариант, третий, сто пятьдесят седьмой... Даже если ты сейчас пустишь себе пулю в лоб... все равно накроется этот батальон, а Трошин и другие все равно уберутся из лагеря и не смогут...
Ильину показалось, что голос сейчас сорвется на крик, но тот вдруг успокоился:
– Я помогу тебе сделать выбор. Это не так сложно, как тебе кажется. Одевайся.
– Не понял.
– Я говорю – одевайся. Куртку, ботинки... Собери самое необходимое. У тебя есть пять минут.
– А если я сейчас подниму батальон по тревоге?
– Для этого тебе все равно понадобится одеться. Время идет.
Ильин начал торопливо одеваться. Не выскакивать же, в самом деле, на мороз в исподнем.
– Две минуты,– напомнил голос.
Ильин надел шапку, сунул инфоблок и пистолет в карманы куртки, вышел из палатки.
В лицо наотмашь ударила мелкая ледяная крупа. Ильин зажмурился, прикрыл лицо рукой.
– Пять, четыре, три...– Из кармана голос доносился глухо.
Ильин оглянулся, пытаясь понять все-таки, что сейчас произойдет, откуда это появится...
– Началось,– сказал голос.– Вот сейчас – уже началось. Уже трое. Пятеро. Одиннадцать человек. Теперь – офицеры...
Ильин бросился к офицерской палатке.
– Можете не спешить. Там уже все...
Ильин рванул полог и замер. В лицо ударил запах крови.
– Двадцать пять человек... двадцать семь... тридцать...
– Батальон! – крикнул Ильин.– Тревога! В ружье!
Справа мелькнула тень, Ильин обернулся, вскидывая пистолет.
– Товарищ майор! – выкрикнул набегавший прапорщик Морозов.
Начальник караула, узнал Ильин.
– Всех поднимай! – приказал майор.
– Есть! – Прапорщик побежал к палатке второй роты.
Что-то здесь было неправильное, вдруг понял Ильин. Начальник караула не может тут быть один. Только вместе с двумя солдатами из бодрствующей смены караула. А он один...
И тут со стороны палатки первой роты ударил автомат.
Длинная очередь, патронов на двадцать. А потом несколько скупых, сдвоенных.
Кто-то закричал, и майор бросился на крик, понимая, что опоздал, что так кричать человек может только перед смертью...
В лицо Ильину, ослепляя, ударил луч фонаря.
Ильин нырнул в сторону, словно уходя с линии прицела, вскинул пистолет, но не выстрелил.
Он не знал, не мог видеть, кто именно сейчас пытается нашарить его лучом фонаря в темноте, это мог быть кто-то из солдат, враг не стал бы вот так выдавать себя...
Бревна. Ильин с трудом удержал равновесие, взмахнул руками, и, словно подчиняясь взмаху его рук, взорвалась граната. Потом еще одна.
Фонарь погас.
Вспышки разрывали темноту, разбрасывали в стороны горящие ошметки брезента и каких-то тряпок, одна за одной, одна за одной...
Ильин сел на бревна, зачерпнул левой рукой снег и вытер лицо.
Он должен был действовать. Стрелять, рвать уродов голыми руками... и не мог. Ильин не испугался, нет. Он просто никогда раньше не попадал в подобную ситуацию, никогда не чувствовал такой вот беспомощности...
Не было страха. Была простая мысль. Очень простая.
Это ведь он сам. У мальчика забрали одно из двух яблок. Забрали и раздавили. Мальчик думал, что сможет найти компромисс...
Взрывы прекратились.
Как пронзительно свистит ветер между деревьев! Горящие ящики освещают пространство вокруг майора.
– Слышишь меня, Ильин?
Ильин достал из кармана инфоблок. Руки дрожат – это плохо. Майор не любит, когда у него дрожат руки.
