Американец хотел в очередной раз выразить протест по поводу мнимого командирства Вадима, но тут раздались выстрелы – поступила команда строиться.
– Соратники, друзья таха! – возгласил Черный Шаман. Слушали его не только воины-освободители, но и все поголовье деревенских жителей, включая детей. Многие женщины при этом печалились, а мужское население напротив ликовало. Чикулелцы сгрудились по краям опушки, на которой собралась освободительная армия. – Сегодня наши славные ряды пополнились еще тремя доблестными солдатами! Поприветствуем же их!
Таха загудели, вскинув руки с оружием. Кто-то даже пальнул в небо, но полковник Забзугу так свирепо вздернул АР-48, что повторить этот бравый поступок никто не решился.
Трое новобранцев с гордыми физиономиями переминались рядом с Онибабо и показывали средние пальцы дружкам, остающимся в деревне. Но отнюдь не все в Чикулеле разделяли гордость односельчан за своих собратьев-таха, вступивших в армию Черного Шамана. Несколько девиц на сносях выражали шумное недовольство и грозили небесными карами трем «кобелям», но утолить жажду мщения им не давали сородичи. Связываться с вооруженными солдатами никому не хотелось.
– Наша доблестная освободительная армия будет крепнуть с каждым шагом по этим угнетенным джунглям! – продолжал вещать Мвимба-Хонго. – Нас будут тысячи! И наконец мы войдем в Малелу, сметая жалкое отребье киафу на пути, будто слон – муравьев! Вперед, солдаты, к победному пиршеству ярости!
– Тысячи... Придется годами по лесам ходить, если такими темпами... – пробормотал бывший сержант, наклонившись к уху черного соратника, однако под тяжелым взглядом Забзузу тут же заткнулся.
Шаман вдругорядь выпалил в небеса и запрыгнул в джип.
Повинуясь взмаху Зейловой руки, Вадим ринулся к БТР. Капрал и Онибабо уже устроились на броне, причем капитан выглядел еще более мрачным, чем даже Забзугу. Того и гляди, пустит в ход личное оружие.
– Чего это с ним? – шепотом спросил Вадим у Зейлы, улучив момент.
– Полковник послал его следить за тобой, чтобы ты меня не соблазнил. Онибабо, ясно, ревнует к вам обоим.
– Ох, – только и сказал диверсант, располагаясь за рычагами.
Неровен час, гнусный толстяк Онибабо устроит зачет на знание Устава ОАТ, чтобы отыграться на бесправном солдате. Скольких тогда еще метикалов не досчитаешься? Страшно представить.
* * *
К вящей радости Вадима, утренний перегон обошелся без приставаний со стороны капитана Онибабо. Если домогательства Зейлы диверсант еще стерпел бы, хотя рассчитывать на такое счастливое событие не стоило, то сдача зачета толстому негру представлялась адской пыткой. К тому же Вадим наверняка провалился бы.
Расслабился диверсант только в тот момент, как капитан с тяжкими охами, потирая отбитую задницу, спрыгнул на почву и удалился на подмогу капралу Цаво, распределять пропитание. На этот раз никакой деревни по пути не оказалось. Или же Черный Шаман счел предыдущую стоянку чересчур разлагающей боевой дух армии.
Усталые воины ринулись разбирать продовольствие, которое выдавали из багажника джипа.
– А ты что же не торопишься, солдат? – с любопытством спросила Зейла. – Диета? Лечебное голодание?
– Ирвин прихватит, – отмахнулся бывший сержант.
– Значит, вы и правда любовники, как об этом толкуют?
– Еще чего! – возмутился Вадим. – Это маскировка. Уж и не знаю, как еще от вонючего Джадо избавиться. Может, пристрелишь его, командир?
– Так ты не гомик?
– Сказал же, что нет! Неужели непонятно? Терпеть не могу мужиков, зато женщин просто обожаю, – прозрачно высказался диверсант. – Особенно старших по званию.
– Молодец, – похвалила его Зейла и отправилась к пункту раздачи продовольствия, Вадим проводил ее долгим взглядом, а потом в тревоге стал высматривать соратника.
Тот отчего-то не торопился бежать к бывшему командиру с припасами, а напротив, суетливо пожирал сушеные фрукты и жадно пил из калебасы, ухитряясь не допустить до влаги братьев-таха. Он вполне освоился в этой самодеятельной армии, и смерть от голода ему не грозила. В отличие от Вадима.
– Салют, белый! – Возле сержанта нарисовался капрал Цаво. Одно ухо у него распухло и напоминало формой шоколадный пончик.
– Чего тебе? – осторожно спросил Вадим, помнивший, благодаря кому каптенармус приобрел это «украшение».
– Помочь хочу. Вся армия знает, что у тебя с девочками не ладится.
Вадим чертыхнулся. Вот так прославился!
– Но у меня есть для тебя могучее средство, – просиял Цаво и вынул из кармана заметно потерявшую в свежести кожу андроида. – Это именно то, что тебе нужно, друг. Знаешь, как помогает от любовной слабости? Отдаю за двести семь метикалов, то есть практически даром. Дешевле не могу, сам за столько же купил.
Вадим присвистнул. Против ожиданий, стоимость «живой» кожи неуклонно повышалась. Каждый обманутый таха не только избавлялся от фальшивки, а еще и наживался на товарище! «А может, этот лоскут реально помогает?» – задался диверсант вопросом, но тут же, как рьяный материалист, отверг нелепое предположение.
– Прости, друг, но у меня пока что нет такой суммы, – сквозь зубы, чтоб не рассмеяться, проговорил Вадим. – Спасибо за заботу.
– Жаль, – расстроился капрал. – В смысле, тебя жаль. Может, займешь у кого? Подержу товар для тебя до вечера, а потом уж не обессудь. Сам понимаешь, ночью такая штука дороже золота.
Вздыхая, Цаво удалился. «Лучше бы консервов принес», – подумал диверсант и со всей злостью голодного человека вперился взглядом в спину Хэмпстеда.
Похоже, ментальный гнев командира диверсионной группы был так силен, что Ирвин обратил на соратника внимание и с виноватым видом направился к БТР. Пока он шел, Цаво исчез из вида.
– Вот, держи, все что добыл, – вздохнул он и протянул Косинцеву калебасу и недозрелый ананас, твердый словно граната. – От сердца отрываю! Кстати, разузнал про демона. Мои братья таха говорят, он и впрямь кому-то привиделся в джунглях. Спьяну, должно быть.
– Кому именно? Надо бы расспросить на всякий случай.
– Неизвестно. Очевидец не признаётся. Небось, струхнул, что Черный Шаман его как паникера расстреляет.
Ирвин уселся на траву и помог Вадиму нашинковать плод. Тот оказался зеленым и хрустел на зубах, как редька, однако голод был сильнее всякой брезгливости.
– В другой раз будь добр сам озаботиться своим пропитанием, – ворчал Ирвин. – Половина армии и так считает тебя моим любовником, а другая половина наоборот, меня твоим. Уж и не знаю, что хуже. Я на это не подписывался, чувак! Я солдат и к тому же урожденный американец, а не какой-то противный педераст.
