вздёргиваю бровь:
— Это вы сейчас сказали?
— Кхе, я.
Не выдерживаю:
— У вас с голосом… что-то не так.
— Кхе-кхе… А вы не очень тактичный клиент. Не обращайте внимания. Давняя история. Выпил в своё время одно зельце… С тех пор горло так и не восстановилось. А у вас с кожей что-то не то…
Щупаю пальцами лицо. Дрянь! Белила начинают подтекать. А может, это намёк, что он знает, кто я такой?
— Не обращайте внимания. Давняя история.
— Кхе… Понимаю. Кости покупать будете?
«М-а-а-астер…»
«Что?»
«Повеселимся?».
«Ну чего опять?»
Молчит.
Вот гад. Но намёк я понимаю. Когда рядом некроманты, Костя в моей голове оживает.
Осматриваю неприглядные костяшки. Насколько я понимаю, всё это артефакты.
— Что они делают?
— Вы о чём?
Не хожу вокруг да около:
— Мне сказали, что вы артефактор. Работаете с не самыми популярными… артефактами.
Парень встаёт, улыбается как-то неприятно:
— Я всего лишь продавец костями. Для ценителей. Вы ценитель? Кхе…
— Ещё какой… Обожаю кости.
Лохматый парнишка со странными жёлтыми глазами сильно напрягает. Будто давит чем-то… Мы смотрим друг на друга. Может, пять секунд, может, минуту. Наконец он спрашивает:
— Кто вам рассказал обо мне?
— Никто. Мимо проходил, заинтересовался.
— Вы мне вр… кхе… врёте. — И голос становится такой, будто труп решил вылезти из могилы и выразить мне своё возмущение.
Что-то не так…
Пожимаю плечами:
— Ваша проблема, верить мне или нет.
Парень берёт со стола сломанную берцовую кость, держит как кинжал, с любовью рассматривает.
— Мою лавку можно найти при двух условиях. Во-первых, вы должны знать о ней. Ну, это не то чтобы страшный секрет. Мне даже неинтересно… кхе… в какой канаве вы подслушали сплетни. Но вот второе условие… Вы должны знать имя. Моё имя. Только тогда вы сможете меня найти… делец Армз.
Вздыхаю.
Во-о-о-от!
Вот что значит не знать местных законов…
Тем временем в Анклаве
— Вас правда зовут Костя?
Норана стоит на коленях и разглядывает человеческий череп на стойке перед ней. С аппетитом жуёт при этом яблочный штрудель.
— Не мешай, козявка. Наконец-то начинается что-то интересное. Сейчас мастер ему втащит, а потом начнёт думать.
— Вы про героя справедливости? Вы его видите?
— Герой справедливости? Слушай, ты хоть и козявка, но от твоих слов у меня скулы сводит. Урок первый: героев и справедливости не бывает.
— Бывает. Мне папа говорил...
— А, папа... Это который сдох?
— У... гу...
— Земля ему щебнем. Видать, никакой герой или справедливость ему не помогли...
— Ну... это так не работает.
— Ты знаешь лучше меня, как не работает справедливость и кто такие герои? Вот когда станешь говорящим черепом, тогда и поспоришь со мной. Ладно, пора тебя дрессировать, козявка. Серая масса называет героями тех, кто немного отличается от неё. Либо тупостью, либо силой, либо везением. Большинство героев становятся таковыми уже после смерти. Это нынче модно.
Норана говорит с набитым ртом:
— Не-а. Папа рашкажывал, што боги...
Костя перебивает:
— Ну начинается! Ладно, продолжаем. Есть два типа богов. Первый: выдуманные вами же. Очень удобно управлять верующей толпой. Тысячи храмов, пожертвования, служение. Во имя бога иди в бой — и миллионы жизней раку под сраку. Во имя бога дай золотой — и жрецы отращивают пузо до земли. Второй тип богов — зазнавшиеся. Иногда кто-то из ваших тупеньких героев умудряется дожить до вознесения и становится уберпуперважным. А как серая масса называет уберпуперважных? Правильно! Богами! У обоих типов божков есть плюшки для верующих. Чаще всего это райские кущи и вечное блаженство. Ну, знаешь, такое место, которое всем обещают после смерти, где всем хорошо, но которое никто не видел. Огромное, видимо, место. На пару сотен миллиардов душ как минимум. И всем по бабе и чарке вина. Каждый день трахаешься, жрёшь, развлекаешься. Баба каждый день новая, вино берётся из воздуха, и все друг друга любят под пальмами, водопадами и вечным солнцем. Это если по-простому. Можно, конечно, пофилософствовать о нематериальных благах и что «не всё так просто», но ты до этого ещё не доросла.
Норана хлопает глазами. Она понимает не всё. Спрашивает:
— Понятно-о-о... А вы... бог?
Костя шевелит челюстью:
— На кого я трачу своё время... Лучше бы поспал. Я всего лишь отличаюсь от тебя. Ты — человек из плоти, а я — говорящий череп. Но ты уже готова назвать меня богом. Хотя не ты первая, не ты последняя. Да втащит он ему уже или нет?! Вот ведь разболтались! Мастер, в челюсть! Хватай кость и в печень! Достань ему кишки и бегай по округе, размахивая ими как знаменем!
— Но ведь у вас есть эта пещера. Вы можете... делать всякое.
— А у кого-то есть золотая продолговатая палка, смазанная маслом. У кого-то замок, у кого-то тысяча рабынь. Это делает его богом? Откуда ты вообще знаешь, что анклав принадлежит мне? Может, это моя тюрьма?
— Я об этом не думала...
— О, я уже привык, что вы не думаете. Просто запомни, что людишки любят всё героизировать и обожествлять. Это у них в крови. Ну, знаешь, самозащита такая от страшного мира. Вот ты, козявка, лет через пять начнёшь убивать — и тебе будет плевать на это. Если доживёшь до старости, начнёшь думать о высоком. Типа что будет, когда ты умрёшь, кто накажет тебя за грехи, есть ли жизнь после смерти и бла-бла-бла...
— А... справедливость?
— А чего она? Хочешь, скажу мудрость? Ну как взрослый ребёнку.
— Ага.
— Можешь ею подтереться, козявка, этой вашей справедливостью. Вдруг она даже вонять станет лучше. Так, ты научилась пользоваться эфиром? Как я тебе говорил... А то мастер на меня уже косо смотрит. Ревнует.
Норана перестаёт жевать и задумчиво закатывает глаза:
— Не. Не получается. Может, вы как-то... не так объясняете?
— В смысле, не так? Я всего лишь не усложняю то, что просто. Во всех вселенных магия работает одинаково. Главное, чтобы она у тебя была. Сильно тужишься, как будто очень надо. Она и выходит. Без всяких ваших эмоциональных терзаний, гениальных мысленных вывертов, прислушиваний к себе и концентраций в груди сгустков с последующим выпусканием из кончиков пальцев.
Норана запихивает в рот больше, чем вмешается.
— Папа гофоил, што это слофно...
— Ага. Поэтому он
