Только шорох тел, только шелест волн слышал Андреев. Внезапный алогичный страх обуял человека. В памяти замелькали кадры документальной хроники (чайки, выедающие морским котикам глаза), Типпи Хедрен, улепетывающая от обезумевших птиц.
Словно коллективная пернатая мать сверлила детоубийцу ненавидящим взглядом.
– Кыш, – выговорил Андреев. – Я не нарочно.
Он посмотрел на маяк, как бы прикидывая расстояние, отделяющее от убежища. Солнце било из-за бетонного перста, ослепляло, но Андреев различил силуэт человека, стоящего на склоне. И посеменил ему навстречу под осуждающими взорами чаек.
Заготовленная речь («Нам нельзя встречаться, но раз уж…») не пригодилась. Человек пропал. Дверь пристройки была закрыта. Птицы снова кричали и метались над маяком.
* * *
Четверг, 1.15
Это скрипела лестница. Это гудел ветер. Это стенали волны.
Тень скользнула в спальню на четвертом этаже, бесшумно легла в постель рядом с посапывающим Андреевым и огладила холодными пальцами его лицо.
* * *
Четверг, 7.11
– Что за черт?
Андреев поставил на паузу детектив, снял наушники и отложил бутерброд. Он отказался от традиционного омлета – один вид куриных яиц пробудил мерзкие ассоциации. Андреев выскребал из жестянки остатки красной икры и намазывал зернышки на галету. Тут-то он и заметил – за ночь кое-что поменялось.
Черточки, черт!
Позавчера он намалевал на кухонной стене шестьдесят черточек в шесть рядов. В понедельник и вторник он посмотрел четырнадцать фильмов, восемь фильмов вчера. Две картины – перед сном, их он не успел отметить, а значит, на стене должно быть два ряда крестиков.
Но крестиков было больше. Кто-то вычеркнул мелом лишний ряд. Отметки на бетоне напоминали маленькое кладбище.
«Дефо», – мелькнуло в голове Андреева.
Загадка для младших классов: на острове живут двое, Икс и Игрек. Если Икс не рисовал на стене, кто рисовал?
Игрек, черт бы его побрал, вы правы, дети.
Взволнованный Андреев мерил шагами кухню.
У Дефо есть дубликат ключа? Он нарушает правила? Оголодал? Изнемог от скуки?
Продукты в коробках и холодильнике выглядели нетронутыми. Так зачем загадочному соседу понадобилось нарушать покой отшельника? Это что, такая шутка? Или своеобразный флирт? Шансы мизерные, но Дефо по-прежнему мог оказаться женщиной. И конечно, лучше бы он был женщиной, чем Джеком Торрансом, сошедшим с ума в одиночестве.
Образ Николсона, крушащего топором дверь, подкинул другую, еще более тревожную мысль.
Теоретическому маньяку ничего не надо крушить. В спальне нет дверного полотна. Андреев совершенно беззащитен.
Думать о Дефо как о женщине было куда приятнее. Пораскинув мозгами, Андреев решил, что не произошло ничего страшного. Баловство, дружеское подмигивание, и только.
Он включил фильм, рукавом рубашки стер несанкционированный ряд крестиков и реставрировал вертикальные линии, зачеркнув две из них. А дожевав бутерброд, добавил к художествам штрих: написал под частоколом черточек слово «привет!».
* * *
Четверг, 12.00
К полудню от фильмов устали глаза. Хотя ночью он спал как убитый, снова клонило вздремнуть. Андреев вышел из кинозала, на этот раз не захватив iPad. Киноленты сливались в безликий Фестивальный, с большой буквы, фильм, и следовало просвежиться. Он сказал себе, что двигается в отличном темпе, при желании финиширует воскресным вечером.
Пару лет назад он установил личный рекорд, посмотрев две тысячи фильмов за год. Тогдашняя работа позволяла бездельничать. Впрочем, вопрос, что тяжелее – кропать статейки о ремонте дорог или осилить все якутские малобюджетки.
Вялое течение мыслей врезалось в плотину. Скрипучие ступеньки вывели на смотровую площадку, и Андреев опешил. Он вертел головой, но не видел ни мыса, ни моря. Лишь здравый рассудок и тоскливый плеск волн свидетельствовали, что море все еще там.
Пока Робинзон корябал в блокноте про нарратив и экспозицию, остров окутало туманом. Марево, густое, хоть намазывай на галеты, пожрало мир. Не было ни низа, ни верха, седьмой этаж вполне мог оказаться первым, и Андреев, перешагни он через перила, пошел бы по облакам.
– Офигеть, – констатировал Андреев. Он принюхался: испарения пахли сырой материей. Губы сделались солеными, как после арахиса. Ветерок обдувал щеки.
«Надо принести из кинозала планшет и сфотографировать это для потомков».
Но вместо того чтобы куда-то идти, Андреев выпростал руку, словно собрался покормить птиц.
Чайка вырвалась из тумана и врезалась в Андреева. Мокрое крыло хлестнуло по лицу. От неожиданности он потерял равновесие и ударился спиной о балку. Кожу на груди будто ошпарило кипятком. Андреев опустил ошарашенный взор, и в поле зрения вплыл раззявленный клюв, трепещущий язык – он никогда не видел чаек так близко и не планировал видеть. Птица вцепилась в толстовку, бесновато клокотала. Андреев запаниковал, попытался оттолкнуть тварь. Его повело вправо, бедро чиркнуло о перила, и те легко прогнулись под весом. Взвизгнув, Андреев уклонился, чудом устоял на ногах и не рухнул в бездну.
Новая порция боли обожгла ребра. Чайка вытягивала шею, метя клювом в лицо. Она устроилась на его груди, как младенец в бэби-слинге. Андреев шлепнул ладонью по птичьей голове, раз, второй… Тело опять кренилось к перилам. Он понял, что пропасть угрожает жизни куда сильнее, чем чайка, да, одержимая дьяволом, как Линда Блэр в фильме Фридкина, но обычная долбаная чайка. Сориентировавшись, он ввалился в помещение верхнего этажа.
Клюв отщипнул кусочек кожи с подбородка. Слезы выступили на глазах Андреева.
– Отстань! – Он вложил в удар все имеющиеся силы и освободился. Чайка прыгала среди механизмов.
«Это ее яйцо я растоптал», – подумал Андреев.
А птица расправила широкие крылья и выпорхнула за дверь, мгновенно сгинув в тумане.
– Сука! – выкрикнул Андреев. Сел на грязный пол, упершись спиной в катушки, и истерично рассмеялся.
* * *
Четверг, 19.00
– На меня сегодня напала чайка. Если хотите знать, со мной все хорошо, обделался легким испугом, – Андреев продемонстрировал камере заклеенный лейкопластырем подбородок. – Благодарствую за аптечку. Будни киномана полны опасностей. – Он улыбнулся, показывая будущим зрителям, что какая-то глупая птица не испортит ему настроение.
К вечеру он и впрямь воспринимал случившееся наверху как забавное и нелепое приключение. Благо, раны под изодранной толстовкой были не глубокими, так, царапины. Он обработал их перекисью и тоже залепил пластырем. Чайки-мстительницы, как и чайки-людоеды, существуют исключительно в кино. Но поверят ли фанаты студии «Гибли» или девчонки, к которым он подкатит, прославившись, что Андреев дрался с крылатой бестией?
– Что ж, спешу отчитаться. Я посмотрел двадцать шесть… нет, двадцать семь фильмов. Посмотрел бы больше, но, во-первых, тут невменяемые чайки, а во-вторых, кино про сталинские репрессии длилось два с половиной часа. Однако мой рабочий день не закончен, и тридцатку я сделаю. У-ху!
Он помахал в камеру блокнотом.
– Давайте подробнее.
* * *
Четверг, 21.15
На экране девушка, схожая
