жил у дяди. Кровать, застеленная серым покрывалом, шкаф. И еще какая—то дверь. Это что, запасной выход?
— Можешь привести себя в порядок, — пришла ему на помощь Далина, открывая странную дверь.
Там пряталась узкая ванна и какая—то ваза белого цвета. А на стене, во всю ширь, располагалось ... зеркало. Иметь у себя такое зеркало означало быть не просто богатым, а очень—очень богатым! В Тангейне даже за маленькое зеркальце просили две векши. А большое он видел лишь у господина Альц—Ром—Гейма, но тот мог позволить себе подобную роскошь. И, если подобную ценность Шумбатар повесил в комнате для гостей, то ...
— Ты ранен? — обеспокоенно спросила Далина.
— Как вы догадались? — удивился Данут.
За те три дня, шло минули со дня операции, ему казалось, что он окончательно оправился. Боли в спине нет, ноги и руки двигаются как следует.
— У нас не принято обращаться на «вы», — сообщила ему женщина. — Если ты говоришь мне «вы», получается, что меня здесь много. А про твое ранение догадаться несложно. Держишься нарочито прямо, словно желаешь показать, что у тебя все в порядке. Надеюсь, рану тебе нанес не мой муж?
— Нет—нет, — поспешно отозвался Данут. — Рану мне нанес какой—то скелет. Ну, или еще кто—то, я не видел. А господин Шумбатар нашел меня по дороге и спас мне жизнь, привез сюда. Наверное, теперь я стану вашим рабом?
От оплеухи у Данута зазвенело в ушах, а из глаз посыпались искры. Если бы он не уперся в стенку, упал бы.
— Извини, — с толикой раскаяния сказала Далина. Закусив губу, женщина спросила: — Разве ты не слышал, что сказал мой муж? Он сказал, что ты гость в нашем доме.
В ушах у Данута еще стоял звон и, ему ужасно хотелось ответить госпоже орчихе полновесной затрещиной, но сдержался. Все—таки, она женщина. Взяв себя в руки, пожал плечами:
— Если кто-то кого-то спас, он имеет право распоряжаться жизнью и смертью спасенного.
Неожиданно, Далина встала перед ним на колени и, взяв руку парня, попыталась ее поцеловать.
— Что вы ... что ты делаешь? — перепугался парень, выхватывая руку. Он попытался приподнять орчиху, но в спине, в том месте, где была рана, вдруг так «стрельнуло», что Данут сам упал на колени.
— Прости меня, — проговорила женщина—орк, из глаз которой потекли слезы. — Я ударила гостя в своем собственном доме. Мне нет прощения... Но я не выношу слова «раб». А когда ты спросил — не станешь ли ты рабом моего мужа, я не выдержала. Прости.
— Ты была рабыней? — почему—то догадался Данут. — У троллей? Или у гоблинов?
Но тут он понял, у кого была рабыней жена его спасителя.
— Десять лет... Десять долгих лет, — сглотнула слезу Далина. — Меня взяли в рабство, когда мне было четыре года. Люди убили всех моих родичей — отца, мать, братьев. Счастье, что я мало что помню. Так, обрывки... Хотели убить и меня, но решили оставить в живых, как диковинку. Я жила вместе со свиньями. Когда подросла, меня решили продать в публичный дом, но по дороге я убежала. Жила в лесу, голодала. Потом я случайно вышла к поселку Шумбатара. Он как раз овдовел и я взяла его в мужья.
Далина плакала, уткнувшись в плечо Данута, а тот стоял на коленях, боясь пошевелиться. Ему захотелось отыскать бывшего хозяина женщины—орка и немного «поговорить» с ним. Поговорить так, чтобы у того раз и навсегда отпала охота иметь рабов.
— Это ты меня прости, — виновато сказал парень, поглаживая по спине хозяйку дома, словно та была маленькой девочкой, а он, взрослым мужчиной, пытающимся неумело утешить плаксу. — Сказал глупость, не подумав. Ты знаешь, у меня у самого норги убили всех родичей. Ну, почти всех, — поправился парень, хотя в последнее время и не считал дядюшку и братьев родней. — За тех скотов, что тебя в рабстве держали, извиняться не стану. Они того не стоят. Ты мне расскажешь потом, кто они такие и где живут.
— Не нужно, — покачала головой женщина. Пристально посмотрев ему в глаза, прищурилась, словно пытаясь увидеть — а способен ли юноша отвечать за свои слова? С уважением кивнула, вымолвив: — Что изменится, если ты отрежешь им головы? Шумбатар много раз просил о том же. Мы убьем тех, придут другие. К тому же, их уже давно нет в живых. Вы, фолки, живете так мало.
— Наверное, — нехотя согласился Данут, хотя так не считал. А зачем жить, если ты старый и больной? Что он станет делать после тридцати, не говоря уже о сорока?
Вытерев слезы, Далина улыбнулась и легко вскочила на ноги.
— Вставай, скоро пойдем обедать, а тебе еще нужно умыться. Пахнет от тебя ... — покрутила женщина носом, — как от ... — Не найдя подходящего сравнения, хмыкнула: — В общем, плохо от тебя пахнет.
— От тебя бы еще не так запахло, если бы ты месяц не мылась, — обиделся парень. Он и сам знал, что запах от него — как от старой портянки, но выслушивать это от других было малоприятно.
— О, ты себе не представляешь, как от меня пахло, когда я жила в свинарнике! — сказала женщина, а Данут опешил — она так шутит, или снова напоминает о своей рабской доле?
— Ты бы меня понюхала после путины, — мстительно проговорил парень, на что женщина—орк лишь усмехнулась:
— В путину я и сама пахну не лучше.
— Ты ходишь на рыбную ловлю?
— Почему нет? — удивленно вскинулась женщина. — А, у фолков не принято, чтобы женщины ловили рыбу, — догадалась она.
— Точно, — кивнул Данут, пытаясь встать. Но что—то у него разладилось в спине. Опершись на руки, повторил попытку еще раз.
— Подожди, — прервала его мучения Далина. Осторожно взяв парня под руки, она легко поставила его на ноги.
Данут, утвердившись на ногах, сделал первый шаг. Кажется, ничего. Теперь бы как—то исхитриться помыться. У Далины на этот счет было свое мнение.
Она повернула какие—то краники — вроде тех, что на пивных бочках и в ванную побежала вода.
— Не хочешь? — кивнула женщина—орк на белоснежную вазу и, до Данута дошло, что это за странная емкость и,
