Последний был мрачен, бледен и то и дело придерживал рукой раненый бок.
Ланкарнакские выборные по очереди склонились перед Стерегущим, коснувшись лбом его вытянутой ладони. Омм-Гаар заговорил чуть нараспев, низким, однотонным голосом без всяких переходов:
— Вы вызваны сюда, сыны мои, для того чтобы присутствовать при таинстве. Великая честь оказана вам, и ваши имена войдут в Книги Законов, как вошли в них имена пророков, сопричастных первой воле Ааааму в нашем мире, как вошли деяния королей и воителей, причисленных к канону Благолепия.
Из шестерки выборщиков откликнулся только Грендам. Прочие не ответили по причине косноязычия (Первый Воитель Габриат), трусливого судорожного стука зубов (ремесленник Алмар и купец Вариус), а также исключительного немногословия (тысячник Буркад) и ослиной тупости (эрм Кубютт). Болтливый же негодяй, так накрутивший толпу на площади Гнева в пору знаменитого Ланкарнакского бунта, отозвался, растянув в длинной подобострастной улыбке свою пасть:
— Позволь нам благодарить за оказанную честь, пресветлый отец. Что мы должны сделать?
— Вы? Ничего. Все уже СДЕЛАНО. Вы должны только смотреть, а потом донести до народа, ЧЕМУ вы стали свидетелями. Ясно?
— Истинно, святой отец, — промусолил косноязычный Первый Воитель Габриат, один из тех, кто не постеснялся предать королеву Энтолинеру и откровенно переметнуться на сторону Храма. Воитель был темный и невежественный, суеверный человек, человек глупый, и потому, когда он услышал, КУДА ему следует направиться вместе с прочими, язык его светлости, и без того не ах какой гибкий, окончательно превратился в подобие черствой отбивной и присох к гортани.
— В грот Святой Четы? — вырвалось у Грендама. Даже эту скотину проняло то, что ему только что сообщили высшие храмовые иерархи. — В тот самый, который?…
— Да, босяк, в тот самый, — надменно ответил Стерегущий Скверну. — Теперь понимаешь, какая честь тебе уготована? Еще НИКОГДА туда не ступала нога мирского, непосвященного! Даже древние короли не имели права входить в грот, разве только короли-святители Первой династии, сами бывшие жрецами и Стерегущими! Сюда его, сюда! — возвысил голос Гаар, глядя через плечо «прорицателя».
Грендам и все прочие выборные обернулись. По тоннелю вели бывшего жреца — толкователя Караала — Курра Камня. Вид его был ужасен. Лохмотья ткани, свисавшие с плеч и еще вчера бывшие серыми, теперь были покрыты темными подсыхающими пятнами, о происхождении которых можно и не задумываться. Лицо было — серым, как дорожный булыжник, один глаз заплыл и совершенно закрылся, а во втором словно плавало мутное, красноватое облачко. Судя по тому, как он держал правую руку, она не действовала. На мощной ключице, выпячивающейся из-под лохмотьев, виднелось подживающее после прижигания темно-красное пятно.
Караал, Караал!.. Он шел медленно, чуть припадая на левую ногу. Ничего. Если после каземата Ревнителей человек еще может ходить, это значит, что с ним обошлись милостиво. Пока что.
— Посторонитесь!..
Выборщики прянули к стене тоннеля, пропуская бунтовщика из армии Обращенных и его конвой.
…Надо было видеть, с каким суеверным страхом, замешенным на благоговении, смотрели выборщики на деревянную дверь, от которой нисходила лестница к величайшей святыне ойкумены! Еще бы!.. Там, внутри неописуемо древнего грота, лежала сама Аллианн, чье Имя было настолько свято, что его запрещалось произносить большинству мирских. Самое изображение ее, хранящееся в доме, вело к обвинению в ереси и осквернении священного символа веры! А тут… а тут вдруг Храм повелевает им, ПРОСТЫМ СМЕРТНЫМ (ведь перед ликом богини равны и знатный вельможа, и бедный ремесленник, и простолюдин) войти в грот Святой Четы! Воистину настают НОВЫЕ дни, если один за другим рушатся устои прежней жизни!
Караал, освобожденный от конвоя, с усилием спускался по ступенькам святыни первым, Стерегущий Скверну вступил в грот вслед за ним, а Моолнар встал у двери, один за другим вталкивая внутрь выборщиков. Первый Воитель Габриат густо побагровел и вцепился пальцами правой руки в воротничок, как будто тот его душил. С прочих пот тек ручьями, хотя тут, внизу, в глубоком подземелье, было совсем не жарко. В совершенной тишине время от времени раздавался перестук зубов. Вечные фонари осветили лица людей, обычных горожан, которые первыми из всех непосвященных за многие тысячелетия сошли сюда, к гробу БОГИНИ.
Караал, хромая, направился к саркофагу. Отсветы плясали на каменных стенах и на полу грота. Старший Ревнитель Моолнар, последним спустившийся в грот и прикрывший за собой дверь, неожиданно для самого себя сорвал со своей спины боевой арбалет и, зарядив его болтом, направил на Караала.
— Ты что? — одними губами шепнул Стерегущий.
— Мало ли… — односложно ответил Омм-Моолнар, с усилием скрипнув зубами.
Караал, видимо все еще находящийся под воздействием какого-то зелья, держащего в кулаке его волю или, по крайней мере, до конца не отпустившего ее, — потянул на себя крышку саркофага, и… она откинулась. Нет, не сразу, сначала протянулась длинная желтая щель, из которой выдавились несколько сгустков желтого тумана, продолжавшего слабо светиться изнутри. Очевидно, крышка была не очень тяжелой, потому что Караал поднимал ее одной рукой, левой, не изуродованной. Поднимал без усилия, но так медленно, словно наслаждался этим. Крышка саркофага откинулась. Светящийся туман, переваливаясь через край саркофага, стекал на грубый каменный пол. Хлопья его таяли у ног Караала. На губах бывшего жреца-толкователя появилась слабая улыбка, и в тот же самый момент женщина, лежащая ТАМ, в саркофаге, ощутимо шевельнулась.
Караал машинально отступил на шаг, все же присутствующие замерли, еще не сознавая, ЧТО они видят.
— Даже если это не ОНА, — прошептал Стерегущий Скверну, впервые за много лет ощущая, как земля выскальзывает у него из-под ног (даже после доброго мантуальского вина из собственных подвалов было не так), — даже если это не она, не она… не такая… и… клянусь!..
Чем собрался поклясться Стерегущий Скверну, останется за завесой тайны, потому что в этот момент богиня подняла голову, устремив прямо перед собой мутный, невидящий взгляд, а потом СЕЛА. Белое одеяние, в отсветах факелов исходящее радужными переливами, стекало с плеч. Длинные светлые волосы упали поверх одежды. Задрожавшему, как фруктовый монастырский студень, пресветлому Омм-Гаару стал виден ее профиль — чуть вытянутый, тонкий, с изящно вырезанной линией носа, легко, плавно переходящей в линию высокого лба.
