Не могу сказать, что она заделалась душой компании или, положим, ее гласом. Но то, что она стала неотъемлемой ее частью – это было несомненно. Я и раньше замечал подобных людей. Сидит себе тихонечко, выпивает. Благожелательно выслушивает пьяный треп собутыльников; уместно, хоть и редко, шутит. Ни с кем не конфликтует. Казалось бы, уйдет, никто и не заметит. Ан нет! Замечают все. Если уж продолжать аналогии с человеческим организмом, то занимает наш герой (а ныне – героиня) место, скажем, почки. Или того краше – яичка. Вроде и жить без одной (одного) вполне можно, и снаружи отсутствие сих органов практически незаметно, а только как-то неуютно.
Так же и тут. Вошла, чертова баба, в коллектив. Органично вошла.
Не обошлось, между прочим, и без маленького урока. Разудалый хлопец Мелкий «невзначай» положил руку ей на талию. Она отреагировала без истерик: просто взяла, да и убрала могучую кисть. Только по лицу Павлушиному, внезапно ставшему напряженным, можно было догадаться, что взяла она руку не просто. Таким становится лицо человека, у которого где-то внутри затаился источник пронзительной боли. И стоит лишь неудачно шевельнуться, как боль вспыхнет с новой силой. Поэтому шевелиться не хочется – ни в настоящий момент, ни впредь. Мелкий и не шевелился, а когда Василиса отпустила его, бережно прижал шаловливую ручонку к животу.
Василиса дружелюбно улыбнулась ему, на что он ответил, вымученно оскалив ровные зубы. Наверное, тоже пытался улыбнуться.
Все, кому следовало этот урок видеть, его увидели. И оценили. Наум грустно вздохнул, а менее сдержанный Петруха радостно всхрапнул: «Ё-ё!» Озвучивая, как мне кажется, немудреную мысль: «А ведь на его месте мог бы оказаться и я».
Заминка вышла непродолжительной и скоро забылась. Постарались близнецы, успешно справляющиеся с ролью двухголового тамады. Мы выпили за слабый пол, взаимопонимание между ним и полом сильным, и за дембель. Потом питие покатилось своим чередом. Василиса хладнокровно выслушивала солоноватые солдафонские шуточки, терпеливо сносила осторожные похлопывания по плечу и умеренно изображала своего парня.
А я стремительно трезвел. Никакого желания трезветь у меня не было, но организм имел, видимо, на то свои резоны. Я извинился перед ребятами, посетовал на внезапно накатившую сонливость и отвалил.
О гармошечке, к счастью, никто не вспомнил.
Компанию мне тоже никто не составил.
К счастью.
Орлеанская дева догнала меня совсем скоро и молча пошла рядом. От нее пахло сладко и незнакомо – во всяком случае, не пивом и не водкой.
Я не выдержал и первый нарушил молчание:
– Не пора ли расставить акценты, мастер лейтенант? Или позволите по старой памяти звать вас Жанной?
– Согласна, выяснить, кто есть кто, нам не помешает. А вот подпольные псевдонимы больше ни к чему. Так же, как и панибратство. Мы с вами состоим в четко определенных уставом и контрактом служебных отношениях. Давайте ими и ограничимся. Обвинения в подзуживании вас к чему бы то ни было, я отвергаю сходу. Это не более чем ваши собственные домыслы. Разумеется, мы следим за потенциальными кандидатами в легионеры, заочно прошедшими ряд тестов и получившими в результате высокие баллы. В случае с вами конфликтная ситуация с последующим физическим столкновением легко просчитывалась. Я сочла возможным лично наблюдать развитие процесса. К тому же плотность кандидатов на единицу объема, если позволите применить подобный термин, была прямо-таки рекордной. Не только вы, Филипп, но еще и Юрий Долото. Не будь там меня, вы все равно бы сорвались. Только последствия этого срыва, вероятнее всего, оказались бы намного более трагичными. Для вас, Филипп. Согласны?
– Допустим, – я не сдавался. – Но как вы объясните тогдашние свои нежные взгляды, нежные жесты. Прерывистое дыхание и недвусмысленные намеки на возможный интим? Глубоким вхождением в роль?
– Требовать у женщины объяснения этому? Как нетактично, – притворно вздохнула она. – А вам не приходило в голову, что обычные дамские штучки при виде красивого и мужественного молодого человека – это не что иное, как проявление женской природы? Своего рода инстинкт? К тому же я была несколько во хмелю… – в голосе ее послышалось что-то вроде игривости.
Я остановился.
– Как сейчас?
Василиса нахмурилась.
– Сейчас я в форме.
– Но форму легко снять, мадам, – сказал я вполголоса. Признаюсь, сам не ожидал от себя такой прямолинейности. – Готова ли ты, милочка, наконец сдержать данное когда-то обещание? Я, между прочим, принял его тогда за чистую монету.
Она весело расхохоталась. Похоже было, что мое предложение по-настоящему ее позабавило.
– Ну нет! Во всяком случае не сейчас. Завести интрижку с подчиненным? Капралов, ради всего святого! Увольте меня от этой пошлости!
– Виноват, мастер лейтенант, – сказал я четко. – Я был отвратительно неучтив с вами, мастер лейтенант. Больше не повторится, мастер лейтенант. Разрешите идти продолжать отдых, мастер лейтенант?
– Идите, конечно, – сказала она с удивлением в голосе.
Я принял душ, натянул роскошные жемчужно-серые шелковые трусы и повалился на кровать.
Лучше всего, решил я, отнестись к происшедшему как можно более индифферентно. То есть: у нас появился новый куратор. Дьявольски красивая женщина, но нам – солдатне дешевой, наемной – не ровня. Поэтому видеть в ней командира – необходимо; не замечать в ней женщину – необходимо вдвойне. Ибо всяк сверчок знай свой шесток, а гусь свинье не товарищ. Также не рекомендуется лезть не в свои сани, особенно со свиным рылом, да в калашном ряду. Ага! А поскольку данный порядок вещей дан нам свыше, то и психовать нечего.
И вообще, лучшее средство от любых солдатских неприятностей, по словам незабвенного прапорщика Садыкова, бег в противогазе. На второе место он великодушно помещал гильотину, на третье – здоровый крепкий сон.
Что вы выбираете, рядовой? Сон?! Вот как? А никто, собственно, и не сомневался… Покойной ночи. Пусть приснится дом родной, баба с пышною… Впрочем, дома родного, пожалуй, достаточно.
Разбудили меня тяжелые удары в дверь и радостный вой волчьей стаи, взявшей след раненого оленя. Я с трудом продрал шары и поплелся отпирать. Должно быть, ребятки вспомнили-таки об обещанном концерте. Вот некстати!
Распахнув дверь, я тут же в ужасе толкнул ее обратно. Или я еще сплю, соколики, или одно из двух!
За дверью, кроме безумно счастливых легионерских рож, маячило до дюжины смазливых раскосых мордашек. Улыбающихся.
Трепло Петруха в этот раз не соврал.
На сладенькое прибыли китаянки…
