– Вот бы проведать смысл секретного языка врага и подготовить свою команду… – сказал рыжий пацаненок, каверзно улыбаясь.
Он старался говорить тихо, но и воспитатель и Рейвен слышали его.
– И где же здесь будет честная игра? – возмутился воспитатель и притопнул туфлей с пряжкой.
– Но разведка на войне действует так же! – наигранно удивился юный пройдоха.
– Война не спорт, – отрезал воспитатель, – а разведка – дело низкое, хотя и ведет к сбережению человеческих жизней своей армии…
– И максимальному уничтожению человеческих жизней в рядах противоположной армии, – вставил Рейвен, со своим особенным акцентом.
Ученики и воспитатель уставились на него, как на диковинное явление природы, не изученное в силу крайней редкости.
Рейвен улыбнулся кровожадно, сделал странный жест, взмахнув ладонью у виска, и отдалился от группы молодых людей с их учителем.
Некоторое время Рейвен любовался кораблями, которые начали двигаться, менять паруса, занимать позиции для боя. Как игроки выкрикивают команды на тарабарском языке. Постоял чуть больше, чем группа подростков, которые, когда проходили мимо, вновь принялись таращиться на него.
– Забавы аристократов, – с усмешкой просипел какой-то старик с красным носом, которому вид Рейвена показался не настолько странным, чтобы не заговорить с незнакомцем.
– Что? – переспросил человек из леса.
– Забавы Лордов, говорю, – кивнул согбенный старик на паруса, – а мы поспешаем на гонки паровозов, не так ли?
– Да? – переспросил Рейвен, быстро принял какое-то решение, вновь характерно окинул улицу цепким взглядом и двинулся туда же, куда и все.
Лена шла по коридору, ведущему из спальни в гардеробную – из одного крыла дома в другое, как она уже знала.
Картинная галерея на стене ее беспокоила. Казалось, что изображения наливаются сиянием, приобретают глубину и объем.
Ей казалось, что персонажи портретов потихоньку движутся, корчат рожи, показывают ей язык исподтишка, перешептываются между собой, обмениваются знаками.
Но стоило ей взглянуть на них, как они замирали. Причем не всегда в тех позах, в которых были изначально изображены.
Она понимала, что это ей только кажется. Но легче от этого не становилось. Наоборот: серьезные сомнения в адекватности восприятия реальности, а следовательно, и в здравии своего рассудка беспокоили ее всё больше.
За спиной она услышала шаги. Обернуться было страшно. Но, собравшись с духом, Лена резко повернулась.
Прямо за ее спиной коридор перегораживала стена.
Логично было предположить, что кто-то эту стену задвинул.
Что-то внутри, в районе желудка, сгустилось в твердый комок и болезненно ухнуло в низ живота.
«Вот о чем говорят: внутри всё оборвалось!» – подумала Лена.
Она пошла дальше.
Но, сделав несколько шагов, остановилась и спросила себя: «Что я здесь делаю?»
Ответа на вопрос не было.
За окнами в лунном свете, в тумане плыли деревья.
«Я же не лунатка… то есть не лунатик!» – сказала она себе, но уверенности не почувствовала.
Она помнила, что просыпалась на рассвете и заснула вновь. А теперь была уже ночь. Огромная «охотничья» луна плыла над кронами, серебря их сверху. Шпили далеких зданий тоже были ртутно-серебряными на гранях, будто вороненый металл в потертостях.
И еще она не помнила, как очутилась в коридоре. Значит, встала во сне и пошла, а уже по дороге проснулась.
Всё это неприятно.
Ей еще не приходилось попадать в ситуации, когда она забывала что-либо, отрубалась, как пьяная, или не могла контролировать себя.
В каком-то фильме она слышала слово «стресс», там, правда, не объяснялось значение, но Лена и так поняла, что речь идет о непосильных переживаниях, связанных с какими-либо событиями. Иначе говоря, она понимала, что стресс – это потрясение на грани возможности пережить.
И значит, люди в состоянии стресса (ведь так можно выразиться или нет?) ведут себя несколько необычно. Лена интуитивно чувствовала, что у нее именно стресс. И все особенности собственного поведения она могла объяснить только этим.
За спиной снова послышался шелест.
– Какого черта!? – воскликнула она, оборачиваясь, и вздрогнула всем телом, и похолодела.
Стена была еще ближе, почти вплотную к ней. И на этот раз на стене было большое мутноватое зеркало, в котором она увидела себя.
– Атас по норам! – сказала девушка, обнаружив свое отражение, а значит, и себя – голышом.
Стыдно стало «до писка». Одно дело быть голой под одеялом. Дико, но куда ни шло. А уж разгуливать по чужому дому в таком виде – это уже дурдом.
– Ты чего, подруга, вытворяешь? – спросила она у своего отражения, и оглянулась резко – не видит ли кто.
– А ты? – спросило отражение.
– Чего?
– Панчело! – показало ей отражение язык. – С меня какой спрос? Я – это ты.
Сердце зашлось стуком.
По шее и плечам побежали противные мурашки. Стало холодно вдруг.
– Страшно? – спросило отражение.
– До жути… – призналась Лена.
– А чего страшного?
– Не знаю…
– Пока тебе страшно не было, – язвительно заметило отражение. – Всё тебе ничего, толстокожей. А с собой поговорить ей страшно!
Отражение говорило каким-то очень обидным тоном. В голосе было что-то очень неприятное.
– Дай мне руку, – попросило отражение. – Помоги.
– И что будет? – прошептала Лена.
– А то не знаешь?
Лена знала.
Рука зазеркального двойника была теплой, но будто из металла. Словно за дверную ручку взялась.
И вторая Лена вышла из зеркала.
– Пошли, – сказала она.
– Куда? – не поняла Лена, всё еще держа своего двойника за руку.
– Дурочкой не прикидывайся, – поморщилась зазеркальная, – сама всё знаешь. И не дрожи. Это же сон. Всё тебе снится.
– Знаю, – призналась Лена, не в силах унять дрожь и понимая, что действительно знает – это сон.
Ей и раньше было знакомо ощущение, когда снится что-то страшное, ты понимаешь, что это во сне, но ни проснуться, ни изменить что-то не можешь. Рецепт один – терпеть и ждать, когда проснешься.
– Накинуть бы что-то, – сказала она жалобно.
– Думаешь, легче станет?
– Мне и одной было стыдно. Но две голых меня – это перебор.
– Так ты же и шла-то в гардеробную, – напомнила зазеркальная. – Побежали?
– Угу…
И две Лены засеменили трусцой в четыре босых ноги.
Лена с удивлением отметила, что бегать голышом еще стыднее, чем просто идти по чужому дому. Есть места, где нагота кажется естественной и вовсе не замечается. Но в некоторых ситуациях, как теперь, хочется мышкой прошмыгнуть, забиться в щель и кутаться, кутаться, кутаться. «Атас по норам!» – короче.
