Что-то казалось знакомым, вроде таблицы Менделеева, которая на Марсе, конечно же, должна была иметь другое название, что-то — незнакомым, но вполне понятным, такое, как изображения животных, растений, чертежи каких-то построек. Но значительно большую часть составляло солидное невесть что: знаки, символы, элементы пиктограмм, вдобавок имеющие запутанные связи в виде ломаных и волнообразных линий. Однако со временем во многом все же можно было разобраться, марсиане позаботились и об этом. Под каждым из сорока квадратов находились четыре краткие строки. Скорее всего, названия, продублированные на основных языках исчезнувшей цивилизации. Они являлись прекрасными образцами графического выражения смыслов. Это могло послужить ключом для расшифровки кода не только квадратных барельефов, но и самой Колонны Посланий.
Даже приблизительно оценить значение таких переводов не представлялось возможным. В истории земной науки свершилось открытие, не имеющее аналогов, поскольку египтяне в своих пирамидах оставляли отнюдь не послания к другим цивилизациям. Информация марсианского послания представляла такую ценность, что ею не следовало рисковать ни секунды. Как только закончилась съемка, Эдвин решил немедленно возвращаться.
* * *
Шахтовый лифт без проблем вернул их на верхний ярус. Удивительная марсианская техника продолжала действовать. Впрочем, не вся. На обратном пути они обнаружили в боковом ответвлении еще один продукт марсианских технологий, тоже транспортное средство, но совершенно другого рода и, безусловно, другой эпохи. Тем не менее ни один истинный пилот мимо него пройти не мог.
Там, в сводчатой нише, стояло некое прелюбопытное устройство. Впрочем, неким оно перестало быть почти сразу. Аппарат имел очень красноречивую форму. Открытый, ферменной конструкции фюзеляж, широко разбросанные крылья, некогда обтянутые чем-то вроде перкаля, несколько оборванных расчалок и, наконец, черный, с зазубринами коррозии воздушный винт — все это мгновенно опознали астронавты Земли, бывшие еще и военными летчиками. Необычным оказался лишь двигатель.
— Мон дью… Паровая машина?! Цилиндры, шатуны, клапаны…
Оба приблизились и с большим удивлением начали ощупывать остатки мотора.
— Я бы назвал этот аппарат «дроволетом», — предложил Эдвин.
И основания для этого имелись. За дырчатым креслом пилота находилась куча трухи, в которой угадывались очертания нескольких особо стойких поленьев, очень компактный котел, и еще там находилось второе сиденье, явно предназначавшееся для авиакочегара.
— На Земле эта конструкция вряд ли пролетит больше пары километров, — все еще удивлялся Венсан.
— То — на Земле. Марсианское тяготение значительно слабее, — напомнил Эдвин.
Венсан отошел на несколько шагов и окинул дроволет опытным взглядом.
— А ведь красив. И наверняка был очень практичен. Представь: сядешь на полянке, нарубишь дровишек, зачерпнешь воды из ручья, и — пожалуйста, дуй дальше.
— Только в том случае, если на Марсе были леса.
— Ты еще сомневаешься?
— Почему же от них ничего не осталось? На Земле вон находят окаменевшие стволы возрастом в сотни миллионов лет. Хоть что-то же должны были заметить с орбиты и здесь.
— Видишь ли, на Земле не бывает глобальных бурь. А тут на сто рядов все песком занесло. Что бы ты увидел, пролетая над Сахарой?
Эдвин попробовал ногой лесенку.
— Ничего. Держит еще, — сказал он.
И ловко, будто всю жизнь только это и делал, взобрался в кабину дроволета.
— Ну? — спросил Венсан.
— Все очень узнаваемо. Ручка управления похожа на нашу, расположена по центру, явно под ладонь предназначена. И остатки каких-то приборов вижу. Вот только… Знаешь, а они ведь покрупнее нас были, летуны марсианские. Я до педалей дотянуться не могу.
— Много не хватает?
— Да с полноги. Росту в них, получается, метра два с половиной было. У нас великанами бы считали.
— Между прочим, существует множество легенд о великанах, сошедших с небес. Совершенно у разных народов. У ацтеков, инков, зороастрийцев. В шумерийском эпосе тоже что-то было. Отгадки земных загадок вполне могут оказаться здесь, на Марсе.
— Да. Но вот что противоречит друг другу, так это лифт с фиолетовой молнией и дроволет с паровой машиной. Техника совершенно разных ступеней развития. Между ними — столетия.
Венсан небрежно махнул рукой.
— А, это. Лично я никакого противоречия не вижу. Этажи здешних катакомб строили в разное время. Верхние раньше, нижние позже. Отсюда и разница технологий.
Эдвин спустился по лесенке и машинальным жестом стряхнул марсианскую пыль с земных брюк.
— Тогда выходит, — сказал он медленно, — что марсиане рыли свои убежища на протяжении веков?
— Почему бы и нет? Марс начал терять атмосферу очень давно. Чтобы это заметить, нужен элементарный барометр. Ничуть не сомневаюсь, у них нашелся свой Торричелли. А что тебя беспокоит?
— У нас, у землян, столетий в запасе нет.
— Что за страсти? Земля атмосферу почти не теряет.
— И воды один Индийский океан содержит больше, чем на всем Марсе могло набраться. Но астероид…
— Земля отбилась. Мы не должны повторить судьбу Марса.
— Кому не должны, что не должны? У Земли есть одна особенность. К Солнцу мы в полтора раза ближе Марса.
— При чем тут Солнце?
— А кто говорил, что Марс основательно прожарен?
Венсан насупился. Погладил перчаткой винт дроволета.
— Ну я говорил. Дернул же черт…
10
О ПОЛЬЗЕ НАУКИ И ЖЕНЩИН
— Володя, Володя…
Ух, какое прикосновение!
— Иди сюда, проказница.
— Не время. Ребята на кухне. Курят. Оба, даже Ефим Львович. И еще кофе пьют. Чтобы не уснуть. Ты выйдешь к ним?
— Аки князь. Что, не похож?
— Князь, князь. С повышенной секрецией.
Наскоро одевшись, я спустился вниз с дежурным «Араратом» под мышкой.
— Во! — сказал Дима. — Спасибо, шеф. Спасибо, чече-человеколюбец.
— Ну чем порадуете?
Фима почесал небритый подбородок.
— Боюсь, что с радостью придется повременить.
— Снимок-то есть?
— Даже не один. И с погодой повезло.
— Тогда в чем дело?
— Родила царица в ночь не то сына, не то дочь, — грустно сказал Дима.
И подбросил мне фотографию большого расплывчатого пятна.
— Вот, полюбуйтесь. Каменный Гость. На удалении примерно в миллион двести тысяч километров.
— Экий он… круглый. Девяносто мегатонн! Будто и не долбили его ракетами.
— Это и есть самая большая странность, шеф. Объект необъяснимо распух. Его поперечник составляет сейчас не менее восемнадцати верст. Грубо говоря, вдвое превышает исходный.
