— Я рад, что тебе удалось получить небольшой отпуск, — произнес он, просто чтобы сломать лед молчания. — Расскажи мне, как обстоят дела на фронте?
— По-разному… — откликнулся Джеймс, он по-прежнему избегал встречи взглядами, старательно всматриваясь в текучий танец языков огня. — По-разному, — повторил он чуть тише.
— Расскажи, — почти попросил Гилберт.
— Ты не получаешь сводки? — полюбопытствовал Джеймс. В его словах чуткое ухо старшего Ванситтарта услышало горечь.
— Я политик и экономист, а не военный, сухие числа говорят мне меньше, чем хотелось бы, — искусно солгал старший брат. — Я хочу услышать новости от того, кто участвует в этой войне с самого начала, на передовой линии.
Джеймс помолчал, покручивая в длинных холеных пальцах почти пустой бокал, решительно, резким жестом поставил его на столик, едва не разбив. Младший повернулся к старшему, и, встретив наконец прямой взгляд брата, Гилберт ужаснулся.
Джеймс всегда был «человеком-огнем» — порывистым, импульсивным, взбалмошным. Но в то же время добродушным, склонным верить в людей и лучшие стороны их натуры. Он и в армию пошел резко, на эмоциональном подъеме, после неудачного романа и разорванной помолвки.
Теперь же Гилберт смотрел в глаза не двадцатипятилетнего офицера, а очень старого человека, еще не сломленного ударами судьбы, но уже согбенного грузом воспоминаний и решений.
— Гил, это безумие… — начал Джеймс неуверенно, словно спотыкаясь на каждом слове. — Это настоящее безумие. То, что сейчас творится в Германии…
— А то я не знаю, дружище, — с неожиданной для себя самого тоскливой прямотой ответил Гилберт.
— Но… как… — только и сумел вымолвить младший.
— Помнишь, отец пичкал нас словом Божьим? — спросил старший и, не дожидаясь ответа, процитировал: — «В тот день поразит Господь мечом своим тяжелым, и большим и крепким, левиафана, змея прямобегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище из моря».
— Исайя, глава двадцать седьмая, — механически вспомнил Джеймс. — Стихи… Не помню.
— Первый и второй, — подсказал Гилберт. — Чудовище вышло из моря и творит вещи удивительные и богопротивные. У тебя есть вопросы. Я понимаю. Но сначала расскажи, что на континенте. Мне действительно любопытно узнать, что там происходит от непосредственного очевидца.
— Любопытно! — вспылил младший, даже привстав от возмущения, и в этом приступе гнева старший брат на мгновение увидел прежнего «порохового» Джимми. — Там преисподняя, там ад! Там убивают детей! А тебе просто «любопытно»?!
Но вспышка затихла так же стремительно, как возникла. Джеймс опустился, буквально упал в кресло, словно порыв гнева выпил все его силы.
Младший Ванситтарт склонился вперед, оперся локтями о колени и, спрятав лицо в ладони, глухо заговорил.
Он не рассказал ничего, чего не знал Гилберт, но реальность, отраженная в сбивчивых словах младшего брата, была куда мрачнее и образнее сухих, отстраненных строчек дистиллированных отчетов и правительственных сводок.
Договор с Нацией, как называли себя пришельцы, многое обещал Великобритании, но и требовал немало. Загадочное устройство под названием «дифазер» действительно позволяло «пробить» между мирами некий портал, через который могли пройти люди и техника, но это действие подчинялось сложным физическим законам, накладывающим серьезные ограничения на время, место, массогабаритные характеристики и цикличность переноса. Держава обладала чудовищной, невообразимой военной мощью — Ванситтарт был одним из немногих, кто воочию узрел ее собственными глазами. Он видел полчища стальных громад — «панцеров», — перед которыми бронемашины родного мира казались карликами, сотни самолетов с реактивными движителями, десятки бомбардировщиков, способных подниматься не то на самую вершину атмосферы, не то уже в ближний космос. Понятия «танковой армии» и «артиллерийской дивизии» не укладывались у него в голове, пока Гилберт не увидел их воочию. Их и еще многое иное. Если бы Держава могла перебросить через портал всю свою армию, ей не понадобились бы никакие помощники. В «Мире Воды», как доброжелательно окрестили «нацисты» родной мир Ванситтарта, просто не было силы, способной дать отпор стальному колоссу, выкованному годами и десятилетиями сражений с жестокими и упорными врагами.
Но лишь ничтожная часть той силы могла перейти в этот мир. Физики Нации были однозначны — один по-настоящему массовый перенос в четко ограниченных временных рамках, далее только небольшие переброски отдельных конвоев по нескольку судов с амуницией и немногочисленными подкреплениями.
Пришельцам требовалась помощь — плацдармы, карты, разведданные, структура обеспечения, подогнанная под их техническую специфику, топливо и множество иных вещей, которые было невозможно или слишком сложно протягивать через игольное ушко, связавшее два мира.
Поэтому они и обратились к Британии — державе, все еще достаточно сильной, чтобы дать им все потребное, но уже слишком слабой, чтобы быть чрезмерно разборчивой в выборе союзников.
Нужды Соединенного Королевства были очевидны — проиграв экономическую битву, длившуюся почти полвека, Британия могла вернуть себе былое величие только военной силой, которую готовы были предоставить неожиданные «партнеры».
Но вот мотивы Нации… Ванситтарт был одним из «Большой Четверки», он деятельно участвовал в процессе переговоров на всем их протяжении, лично прочел каждую строчку из «Меморандума о мотивах и намерениях», в которых высказывались пожелания Державы. Все было понятно и логично — большие демографические потери из-за тяжелейшей войны, катастрофически сузившиеся рынки сбыта, больная экономика, изувеченная четвертьвековым милитаризмом… Исчерпанные или уничтоженные нефтяные промыслы, истощающиеся месторождения руд и редкоземельных элементов.
Победившая в своем мире страшного и безжалостного противника, Держава оказалась таким же больным изгоем, как и Британия, — воплощенная Мощь и Сила снаружи, тлен и затянувшаяся хворь внутри.
Они были просто созданы друг для друга и понимали собрата с полуслова.
Джеймс говорил.
Первый подъем патриотизма и готовности послужить отчизне был крайне высок. Успех первых недель войны с лихвой перекрыл подозрения и непонимание армии и флота — что это за мистический собрат по оружию, возникший из ниоткуда, говорящий по-немецки, но с неприятным акцентом, лязгающим, как тяжелые гусеничные траки. Британия наконец-то могла свести счеты с горделивыми континентальными и заокеанскими выскочками, и в конце концов какая разница — кто в этом помог, если орды исконных врагов Соединенного Королевства раз за разом развеивались под ударами, как бронированная шелуха.
