Хотя нет. Эта тревога никогда не оставляла его до конца; подспудно, исподволь присутствуя в мыслях, она беспокоила, как рокот далёкой лавины, незримой громадой камня, готового обрушиться в любой момент, давила на его плечи, заставляя пригибаться к земле. Пусть не физически, пусть только в мыслях, но она угнетала.
Безымянный боялся и совершенно не стыдился своего страха, ведь только глупцы полагают, что страх равнозначен слабости и потому достоин презрения. Глупцы, которые, как правило, недолго коптят мир своим никчемным присутствием. Безымянный глупцом не был и потому боялся, ведь помимо всего прочего Легион был известен своей просто-таки звериной ненавистью ко всему, что входит вразрез с писаными законами и порядками, в особенности же это относилось к таким, как он, сам отщепенцам. Допрос с пристрастием, исполненный поистине с изуверскими изощрениями, — вот что ожидало его, буде Легион обнаружит его присутствие в одном с ним городе. И это при самом благоприятном исходе… Разумеется также, что, в случае чего, на помощь официальных властей Штормскальма, как и на заступничество Конфедерации, рассчитывать не приходилось: не станут они из-за отверженного портить отношения с Легионом. Не станут рисковать. И это также не улучшало его настроения.
Легион… воплощенный ужас и легендарное могущество былой Конфедерации! Легион… сумевший возродить знания и навыки, утраченные филиалами за века, минувшие со времен падения Золотого Города. Формально такого объединения конов даже не существовало, но в действительности они являлись чуть ли не независимым блоком, агрессивным, невероятно жестоким и не подчиняющимся никому, кроме своих собственных, глубоко законспирированных вождей — если они у них вообще были — даже Верховным Патриархам — блоком. Весьма малочисленные (ведь найти добровольцев на вступление — ввиду постоянно курсировавших слухов о весьма малоприятных подробностях их жизни — было не так-то легко), крайне замкнутые, консервативные, отвергающие любые, самые мало-мальски отличные от использовавшихся в старину технологии и практики, Легион, тем не менее, являлись грозной силой, с которой приходилось считаться.
Настолько грозной, что Верховным Патриархам пришлось пойти на ряд уступок, которые привели к подписанию так называемой «Конвенции Серого Пламени» — договора, по которому, в частности, Легион имел возможность призывать в свои ряды любого конфедерата без права оного оспорить решение. Этот пункт получил название «Диктат Призыва», и многие коны боялись его больше, чем направления в Тартр. Ради справедливости стоит сказать, что сам Легион не злоупотреблял теми возможностями, что предоставила ему Конвенция, в том числе это же относилось и к призыву в свои ряды новичков, хотя как происходил сам набор и какими критериями пользовались эмиссары Легиона для отбора неофитов, — оставалось неизвестным. Среди вновь приобщенных были как успешные, опытные конфедераты, сумевшие доказать своё мастерство на выбранном поприще и ставшие всеми признанными специалистами, так и совершенно безвестные коны, только-только вступившие в ряды братства; выходцы из древних родов и полукровки, не способные насчитать в своей родословной даже пары поколений благородных предков, связанных узами с Конфедерацией; стражи и чтецы, плетельщики и следящие — в выборе Легиона, казалось, напрочь отсутствовала логика. Любой кон мог однажды проснуться и обнаружить, что на него пал выбор неведомых Отцов Легиона. Только ваятели и криптографы были защищены от подобной участи. Неведомо почему, но Легион никогда не призывал в свои ряды представителей этих двух каст. Их, да ещё целителей, к которым относился с непонятным презрением, возможно, потому, что среди исцеляющих всегда было много женщин, а отношение Легиона к женщинам было однозначным и предельно жестким, об этом достаточно красноречиво свидетельствовал тот факт, что ни один их адепт не был женат и не имел детей.
Также, в соответствии с Конвенцией, в каждом филиале — за исключением разве что Донерианского, как и во многом другом, весьма отличающегося от прочих, — имелись две-три цитадели, полностью подчиненные Легиону вход в которые обычным конам был заказан даже наместники и гонцы Верховных Патриархов не решались переступать порог этих мрачных твердынь. Обычно те располагались в глухих, труднодоступных уголках приграничных регионов или же в пустынных местах, где редко появлялись посторонние и куда было практически невозможно добраться по земле.
О том, что творилось за высокими стенами этих цитаделей — оплетенных невероятным количеством ограждающих форм и боевой вязи, — приходилось только гадать и довольствоваться весьма противоречивыми, а зачастую и вовсе невероятными слухами. Истина была никому не известна, кроме самих Легионеров.
Возможно, нечто о происходящем там знали патриархи, они о многом знали, но, как и обычно, не считали нужным делиться своими знаниями с другими. Вероятно, кое о чем догадывались высокие ваятели: по крайней мере, в частных беседах, касающихся Легионеров многие из них упоминали о некоем коконе пустоты, окутывающем этих воинов и связывающем их на глубинном уровне в некую единую форму. Но наверняка этого не знал никто. Легион надежно оберегал свои тайны от любопытствующих.
Неудивительно, что в созданных условиях тотальной секретности и замкнутости Легион не пользовался особой популярностью в филиалах. Был страх — грозные адепты Легиона, убийцы с пустыми, застывшими глазами, безмолвные, способные на всё — они вселяли ужас одним присутствием. Была ненависть — безгранично жестокие даже в сравнении с конами и полуживыми, не ведающие пощады ни к детям, ни к старикам, изощрённые изуверы, предпочитающие пытки всем остальным способам получения информации. Было почтение — великие воины, не ведающие страха и сомнений, не отступающие, не терпящие поражений. Даже зависть была, ведь Легион обладал столь великими познаниями в плетении, что многие представители этой касты из филиалов локти кусали с досады, видя шедевры посвященных Легиона, о которых сами они могли только мечтать. Было всё, кроме уважения, Но Легиону этого и не требовалось. Ему было всё равно, как и людям, составлявшим его войско. Всё, что им было нужно, — повиновение. И они его добивались. Любыми способами, любыми методами, любой ценой…
«Мертвец не спорит», — вот каким мог бы быть девиз этой группы.
Стоило ли удивляться тому, что Безымянный боялся? Как и всякий разумный человек, он знал: есть страхи, с которыми надо бороться, а есть такие, с которыми лучше никогда не сталкиваться. Потому-то он и следовал совету Влада, стараясь покидать хоттол, в котором остановился, как можно реже. Исключением оставались ежедневные посещения парка. Он не сильно рассчитывал на скорый ответ неведомых людей, выбравших столь странный способ связи, как изумруд, оставленный в Портальных Вратах. Но, всё же повинуясь условиям договора, каждый день, после полудня, он совершал положенный променад.
