Это Федор, то есть Джон, поведал за первые пять минут знакомства, пока они ехали по раскаленному шоссе.
На вопрос Колина он рассмеялся и с ужасным акцентом школьника, впервые читающего английский текст, выдал:
– Когда-то религия был политика, теперь – бизнес. Бизнес, понимать? Окей?
– Окей, – цыкнул зубом Колин.
«Джон» посмотрел через косое зеркало заднего вида на сидящую позади него Нику. Обратился к ней на русском:
– Ты ж наша, да?
– Ну типа того, – хмыкнула она.
– И шо, интуристов разводишь? – гоготнул он.
Ника заметила, как напряглись ее спутники. Русского они почти не знали, разве что на уровне простейших фраз, необходимых, чтобы зарегистрироваться в отеле или заказать обед в ресторане. Но, вероятней всего, они поняли, что разговор идет о них.
– Это ты разводишь, – холодно ответила она. – У меня таланта нет.
– Ага, типа гордая, да? – фыркнул тот. – Повидал я таких гордых…
Ника отвернулась к окну. Федор снова завел песню о былых подвигах на ломанном английском. Вот ведь чудеса: одни из своей страны рвутся так, что шкуры не жалеют, а другие назад хотят, домой. И все носятся, суетятся. А есть ли вообще в этом мире кто-то, кто на своем месте и никуда не хочет уходить?
* * *
Человек с документами Шона Келли вышел из автобуса на центральной станции. Он поправил бейсболку, вернул на переносицу темные очки и огляделся. Ясное небо казалось ненатуральным, такая синева бывает только на картинах оптимистичных художников. От кофты пришлось отказаться, она теперь была привязана рукавами к ручке спортивной сумки. Он остался в футболке и тонких джинсах. Немного намокшая от пота ткань плотно облегала его натренированное тело, приковывая взгляды и женщин, и мужчин. Первые смотрели со скрытым или вызывающим интересом, вторые инстинктивно расправляли плечи и вытягивали шеи, отвоевывая в негласном поединке свой авторитет.
Шон Келли не обращал внимания ни на одних, ни на других. У него задание, и все прочее не имеет значения.
Закинув сумку на плечо, он пересек залитую солнцем площадку, вошел в здание безликого современного дизайна и, отыскав санузел, умылся. Освежаясь под струей холодной воды, Келли думал о дальнейших своих шагах. В целом, ему поставили непосильную задачу: отыскать группу людей в городе, по которому перемещаются миллионы туристов. Это незастывающее море человеческой массы бесконечно движется по узким улицам старого города, а особо остроумные выбиваются из общего стада, чтобы «отдохнуть от туристов» в современной части Иерусалима. В итоге хаос поглощает город.
Впрочем, покоя в этих стенах давно не было.
Умывшись, он вышел на жаркую улицу и пешком отправился вдоль трассы. Новые постройки, стекло, пластик и бетон не слишком трогали его сердце. Такие витрины повсюду в мире, такие автомобили на любых дорогах. Только слишком много полицейских, людей в военной форме и с автоматами, висящими на груди. Он порадовался, что большую часть своего арсенала оставил в Ираке. Если его обыщут, то найдут лишь предметы, обычные для туристической сумки.
– Hey! Gаsh hel'a! Anahnu le eholim laamod![15]
Обернувшись, он увидел женщину, чью фигуру лишила всей привлекательности объемная военная форма. Черные вьющиеся волосы были связаны в тугую косу, чистое без косметики лицо выглядело строго, а оружие в руках – угрожающе.
Келли кивнул, чуть растопырив пустые ладони, чтобы показать свои мирные намерения, и двинулся дальше.
В мутноватом от выхлопных газов и жары воздухе впереди виднелись крыши древних построек. Когда-то он знал этот город. Иерусалим был желаннее Эдема, к нему устремлялись мечи и копья всей Европы, здесь крест и полумесяц тонули в кровавой жиже, здесь падальщики были сыты человеческой плотью. Он видел не одно падение этого города, но то, что с ним сделали нынче, было хуже всего прочего. Так часто бывает с величайшими достояниями человечества, как только они теряют статус эксклюзивности и превращаются в общедоступное развлечение.
Что сделали эти люди, толпами идущие вслед за поводырем, щелкая фотоаппаратами направо и налево, чтобы заслужить честь ступить на Святую Землю? Какие их подвиги? Разве проливали они кровь за каждый свой шаг?
Старый город – все, что осталось от прошлого величия. Крошечный осколок, песчинка в пустыне. Будто Иерусалим – это Стена Плача или Храм Гроба Господня. Нет… но им не понять, никому не понять. Он был здесь, и дважды брал город. Первый раз – под крестом, второй раз – под полумесяцем. Крики раненых еще звучат в его ушах, от скрежета и свиста орудий содрогается все внутри.
Праща катапульты отправляет ядро в полет…
Автомат дрожит в руках, сильно отдает в плечо. Правый глаз залило кровью, он почти ничего не слышит…
– Ist Alles in Ordnung?
Келли запоздало понял, что сидит на земле, завалившись на одно колено. На короткий миг он позволил голосам одолеть его. Мастер говорит, что это пройдет, что это какое-то особое действие эликсира, вернувшего его к жизни.
Он сжал и разжал кулаки. Пальцы похолодели, но слушались, ясность зрения возвращалась.
– В порядке, – на английском ответил он.
Келли поднялся. Люди еще смотрели на него с интересом, кто-то даже попытался сфотографировать на мобильный телефон, но он вовремя отвернулся.
Он поправил сумку и двинулся вслед за потоком туристов, выходящих из двухэтажных автобусов, к старому городу. Мастер показал ему фотографии людей, которых нужно отыскать. Одну из них – девушку с каштановыми волосами – он видел в Аламуте. И тогда понял, что должно случиться. У него не было приказа убить ее, только не ее. Но она помешала выполнению задания, из-за нее предатель все еще жив. Это доставляет ему почти физические страдания.
* * *
Они остановились возле заправки. «Джон», перекатываясь с ноги на ногу, побежал оплачивать. Колин с важным видом, держа путеводитель по Иерусалиму под мышкой, отправился туалет, а остальные решили подождать возле микроавтобуса.
Ника размяла затекшие ноги и подошла к самой кромке тени от навеса. День был безветренным, и солнце припекало, как летом. Она сняла кофту, и осталась в одной майке, давно нуждающейся в стирке с отбеливателем. Краем глаза заметила Алекса, расслабленно следящего за цифрами на табло колонки с топливом. Вот уж кого ничуть не портила кочевая жизнь. Отросшие светлые волосы чуть завивались, а в сочетании с грубой щетиной на лице и проступающими сквозь одежду мускулами – вовсе делали его похожим на модель из глянцевого журнала для мечтательных женщин. «И я как модель, – подумала Ника с усмешкой, – из периодического издания «Выжить любой ценой». Женская версия Беара Гриллса[16]».
