Репортер Ден Дхур обычно не проводил дни, запершись в комнате, и он точно не собирался делать это сейчас. Потому он и оказался под надоевшей дневной жарой, и ходил по пятам за инструктором Ремсо по рукопашной.
Осторожно. Очень осторожно.
Не слишком хорошая мысль — привлечь внимание существа, которое может — если пожелает — прибить его, не заметив. Существа, которое продемонстрировало свою способность и готовность прерывать жизни, которое было застукано за этим. Существа, которое прославилось охотой и убийством.
Существа вроде Фоу Джи.
Ден скользнул в тень, отбрасываемую зданием, порадовался относительной прохладе и поглядел на свою жертву. Включил и настроил маленькую камеру. Немного лишнего материала не повредит. Лучше заполучить много и потом порезать, чем собрать слишком мало и растягивать. Устройство не было таким изощренным, как лунная моль, но свою работу делало хорошо.
Фоу Джи набрал примерно около дюжины учеников, по большей части людей, и сейчас они разминались на поляне, покрытой короткой розовой травой, позади кантины. Широколистные деревья давали немного тени упражнявшимся в боевых искусствах, но все равно от усилий обильно покрывались потом те, кто сбрасывал тепло таким образом, а те, кто использовал другие способы, часто дышали, дрожали конечностями или выбрасывали щупальца или воздушные мешки — у кого что было для предотвращения перегрева.
— Каково Первое Правило? — спросил Джи. Его обманчиво мягкий голос далеко разносился во влажном утреннем воздухе.
— Всегда быть готовым, — в унисон откликнулся класс.
— Именно. Ты не вешаешь свой боевой дух на шляпную вешалку, когда входишь в свой домик. Ты не оставляешь его на полке, когда моешься, ты не кладешь его на прикроватный столик, когда засыпаешь. Если он не является частью тебя — он бесполезен, и…
Без малейшего намека на то, что собирался делать, Джи быстро шагнул влево, взмахнул по короткой дуге кулаком и ударил высокого худощавого мужчину в солнечное сплетение.
Человек издал "Оох!" и, шатаясь, отступил на шаг назад, вскинув руки в запоздалой защитной стойке,
— Слишком поздно! — рявкнул Джи, достаточно громко, чтобы у Дена, прячущегося в тридцати метрах от них, пробежал мороз по хребту.
Человек припал на одно колено, его лицо исказилось от боли. Заметив, что Джи смотрит на него, он поспешно поднялся на ноги.
— Дуэли — это развлечение, — бросил Джи. — Дуэли происходят, когда ты и твой противник знают, что случится хотя бы в общих чертах. Дуэли чисты, опрятны и имеют правила. Матч на ринге может тебя убить, но ты готов к этому. Ты знаешь — кто твой враг, ты знаешь — где он, и не будешь удивлен, когда он выйдет к тебе.
В реальной жизни у тебя не будет такой роскоши. Ты можешь сидеть на толчке, когда кто-то нападет на тебя. Мыться, спать или работать с таким вот классом. Теперь. Какое Первое Правило?
— Всегда быть готовым, — рявкнули они хором.
Джи шагнул к группе. Все, как один, сделали шаг назад. Некоторые вскинули руки. Один чуть выдвинул нож из ножен.
Джи ухмыльнулся.
— Уже лучше. Так. Первая Стойка.
Ученики приняли стойку — одна нога вперед, одна рука выше, другая ниже. Джи прошелся среди них, тут и там касаясь рук или ног, подправляя позы. Все в группе наблюдали за ним, и даже оттуда, где спрятался Ден, можно было заметить их напряженное внимание.
Ден тряхнул головой. Этот Фоу Джи плохой человек, в этом нет сомнений. У репортера уже хватало материала, но он оставил камеру продолжать запись. Он уже знал, под каким углом покажет эту историю: "Фоу Джи, смертоносный головорез, которого в мирное время, скорее всего, отправили бы за решетку, чтобы защитить добропорядочных граждан. Но сегодня его жестокие наклонности поощряются — на поле боя ему позволено убивать и считаться героем, а не злодеем. Что думает об этом публика? Точно зная, что тут есть кто-то столь необузданный и жестокий — и что он определенно на их стороне?"
Ден знал, что может выставить все так, что они ужаснутся. Еще несколько эпизодов, раскрывающих жестокость и безжалостность человека, и цивилизованные существа отвернутся, побледнев от отвращения.
Дхур усмехнулся. Вот что он делает — и делает хорошо. Конечно, никогда нельзя быть уверенным в том, как отреагирует публика, но он узнавал хорошую историю, когда ее видел, и, несмотря на все, что мог упустить, — он точно мог сказать, что эта история хороша.
Толк, решил Джос, сознательно издевается над ним.
Она знала, как она его волнует — благодаря своей природе женщины и воспитанию своего народа — и она делала все, кроме одного: не давала ему открытого приглашения разделить с ней все, что будет угодно его сердцу.
Джос мыл руки в комнате предоперационной подготовки; привычные десять минут — вымыть с мылом, вычистить под коротко остриженными ногтями, затем повторить процедуру; пусть даже необходимость в этом отпала еще задолго до его рождения. С появлением полей стерильности и кожеперчаток не осталось шансов, что какой-нибудь патоген попадет к пациенту из-за того, что хирург мыл руки девять минут вместо десяти; но Джоса учили консерваторы, ценившие старые обычаи. Так что он мыл, смотрел на часы и размышлял.
Старые обычаи. В его мире только для молодых и холостых было приемлемо умчаться куда-нибудь в галактику и насладиться компанией внешника. Об этом не говорили в приличном обществе, но такое все же происходило. Затем увлечения юности оставались в своих системах, и наступало время вернуться домой, выбрать супруга из хорошей местной семьи и остепениться.
Но даже в свои молодые и шальные годы Джоса никогда не прельщали мысли о случайных связях. Они бывали, разумеется, но его тяготила их бесплодность. В глубине души Джос знал, что в его жизни будет только одна любовь и что он будет верен ей, что бы там ни было до того, как он ее встретил.
Но сейчас — рядом была Толк. Очаровательная. Опытная. Заботливая. Желанная. Умная и — Джос знал это — даже слишком понимающая. Она манила его. Он хотел узнать ее, понять ее скрытые чувства, увидеть, было ли реальностью то, что он находил в ней. Будь у него другое происхождение, он бы еще взломал записи ландспидера, чтобы последовать за ней и увериться, что она, в самом деле, его единственная. Но она не могла стать единственной для него: его семья, его культура и пожизненный долг перед ними обоими вырывали ее из его рук. Она была не из его народа. Она была внешницей. Не было ни клятвы, ни церемонии, ни ритуала, которые могли бы это изменить. Она не могла стать одной из них.
