– Иди-ка сюда, уродец… нужен… – прошептав это и собравшись, на свой страх и риск я ухватил грязное тело в покоробленных жестких перьях. Тварь, отчаянно мотая болтающейся высохшей головой на оголившихся позвонках, повернула ко мне отверстие трахеи и выпустила через него высокий гнусавый вопль, напоминающий звук пастушеского рожка, после чего шумно обгадилась длинной рыжей струей – мне едва удалось отвернуть от себя зловонный «брандспойт», спасая одежду. Желтые когтистые лапы интенсивно замолотили по воздуху, «бройлер» сипел и гнусавил, но я держал крепко.
– С-сиди, сволочь, спокойно… г-гадина…
Среди прочих полезных мелочей в кармашках моего рюкзака между одноразовых бритвенных лезвий, запаянных в полиэтилен спичечных коробков, иголок в пенале и нескольких тюбиков суперклея имелся стометровый моток капроновой рыбацкой нити. Достав катушку, я перевязал бывшую курицу крест-накрест, словно коробку торта, дополнительно пропустив петли под крылья, и, сжав в руке катушку импровизированного поводка, отпустил мутанта. Безголовый «бройлер» разом успокоился, деловито отряхнулся и уверенно направился в бурьян доедать выкопанных червяков. Чтобы помешать запланированному обеду, я выломал в том же бурьяне длинную тонкую хворостину. Мутант, получив легкий тычок по облезлому хвосту, тихо забулькал и послушно пошел по асфальтовой дорожке, ведущей к кормоцеху. Завернутая назад голова укоризненно пялилась на меня пустыми глазницами.
Расчет оправдался, хотя и был очень рискованным. «Бройлер», подчиняясь направляющим постукиваниям прута, топал вперед, периодически выпуская и втягивая вывернутый зоб и активно крутя по сторонам обрубком шеи. Но местами мутант наотрез отказывался идти прямо и поворачивал в сторону, обходя некоторые участки, причем там были действительно видны легкое дрожание воздуха или слабая рябь. Таким образом я миновал кормоцех и дошел до покосившейся водонапорной башни, где в куче мусора покачивалась «магнитная вертячка», а у самого основания, в горах красных кирпичных чешуй и пластов обвалившейся штукатурки, буквально в двадцати сантиметрах друг от друга лежали два отличных «близнецовых кристалла», переливающихся сапфировыми вспышками. С другой стороны башни, цистерна которой была разворочена какой-то мощной аномалией, обнаружилось «ледяное зеркальце», выросшее на ржавом листе оцинковки, а чуть дальше в траве сияла холодным белым светом «электрическая губка».
– Гнездышко, е-мое, ну наконец-то, – не веря глазам своим, прошептал я, стараясь унять забившееся сердце. – Неужели… нашел-таки…
От азарта и особой «сталкерской» лихорадки немного задрожали руки, а внутри, глубоко за грудиной, сладко замерло, а затем с утроенной энергией забилось сердце. «Гнездышко», чрезвычайно редкое, и потому почти легендарное скопление анобов разной природы на одном участке вблизи ничем не примечательной аномалии. По пальцам можно пересчитать бродяг, которым посчастливилось найти такой подарок Зоны в каком-нибудь гнилом подвале или заросшем пустыре, и все они, словив подобный джекпот, начинали совсем другую жизнь, обеспечив не только себя, но и внуков с правнуками. По Москве многие свое «гнездышко» ищут, в Городе, так как захваченное Зоной ближнее Подмосковье в плане таких подарков считалось бесперспективным. А тут еще и Бермуды эти… может быть, все четыре года на этой птицефабрике лежал хабар, и никто к нему так дороги и не нашел, если даже искал. Уф… Да, Ланс, башку не теряй только, успокойся, подыши, не торопись. И пока ничего в уме не считай, не надо, очень плохая примета. Посчитаешь потом, за пределами Зоны, хотя цифра уже сама собой нарисовалась впечатляющая, очень впечатляющая. И если отстегнуть Ксанке и Депутату по двадцать процентов от общей суммы, как и положено по неписаным сталкерским законам для ведомых напарников, то они смогут без проблем купить себе по квартире где-нибудь под Питером или, например, в том же Екатеринбурге, по нынешним временам эти города уже столичные почти, да еще и на машину-шмотки-курорты останется. Ксанке, например, хорошая клиника пригодилась бы очень, а Депутату – жилье. Еще десять процентов – Ботанику, но я ему отдам все двадцать – он навел на птицеферму, он уговорил проверить. Остается сорок мне. В глазах даже потемнело. Да не считай ты, сталкер! Не считай, блин!
Привязав нитку с «поводырем» к кустам и позволив мутанту всласть скрести мягкую землю, я уселся на горку кирпичной крошки и начал считать в уме до тысячи, хотя руки так и просились поскорее вцепиться в анобы. Нельзя горячку пороть. В таком состоянии здесь и помереть можно. Полностью уняв сердце и руки, но не в силах справиться с широкой, счастливой улыбкой, я упаковал в контейнер глянцевито-черную, гладкую и тяжелую «вертячку». Затем подобрал «близнецовые кристаллы», замечательные своей ценой и тем, что встречаются всегда парами – если нашел один, то обязательно обыщи все в округе пятидесяти метров – второй найдешь гарантированно, если, конечно, какой-нибудь счастливчик не успел раньше тебя. Легко отломился от ржавого металла стебелек прозрачного, серебристо блестящего «ледяного зеркальца», приятно кольнула пальцы сияющая «губка». Теперь сантиметр за сантиметром, переворачивая каждый камень и старую доску, заглядывая под все ветки и травяные куртины. Смотри, сталкер, смотри внимательно – «гнездышко» бывает раз в жизни, да и то не у всех.
Под кирпичом, грязным и замшелым, попалась маленькая, но исключительно редкая и очень дорогая «ртуть». На стене водонапорной башни, размягчив цементный раствор, вылез длинный, острый «хрусталек», который я вытащил, осторожно расковыряв лопаткой щербатый камень. Рядом, в глубокой, забитой грязью трещине стены, раскачивалась на игольчатых отростках небольшая «колючая капля». Внутри башни, в темноте, вони и плесени, за сгнившей дверью я собрал два десятка «кварцевых монет» и, уже готовясь выйти, углядел еще одну вещицу. В грязной луже под тонким слоем черного ила отливала зеркальным блеском ажурная металлическая снежинка. «Серебряное кружево». Сердце, недавно успокоившееся, снова громко стукнуло в грудную клетку, а ноги обмякли.
«Серебряное кружево» уже на моей ладони, тонкое, гладкое, блестящее. С него вниз падали мутные капли, а оно сверкало так, словно никогда и не лежало в грязи и кирпичной крошке.
«Богат», – еле слышно, одними губами прошептал я. «Так не бывает», – отвечал в уме уже совсем другой я, и мне становилось даже страшно от такой удачи.
И, да, хрен тебе тертый с постным маслом, уважаемый Паня Закос. Перебьешься парой «сатурнов», найденных походя. Ничего ты, бандитская морда, не получишь из моего «гнездышка», даже «кварцевой монеты», красная цена которой у скупщиков никогда не превышала десяти больших рублей.
