— Отставить разговоры, — велел Курортник. — Идем следующим порядком: я веду, за мной Лабус. Химик и Пригоршня, помогаете Леснику. Ты, — Курортник указал на меня оружием, — замыкающий. Пересыпь из пачки с десяток патронов в карманы и свободные ячейки забей в патронташе.
— Ага, — кивнул я.
Лабус достал крупные белые таблетки и раздал всем по две штуки.
— От радиации, — пояснил он. — Водой запивать не рекомендую, меня, если запью, мутит сильно.
Я быстро проглотил таблетки, но горечь успела осесть на языке — пожевав губами, сплюнул. Химик в это время, окинув взглядом Никиту, сказал:
— Пригоршня, значит… Не слыхал раньше.
— А я о тебе слыхал.
— Надеюсь, плохое?
Пригоршня нейтрально хмыкнул, а Химик продолжал:
— У меня хоть кликуха понятная, я с артефактами химичу. А ты-то почему Пригоршня?
Никита выпрямился, потянулся.
— Расскажу, если доживем.
— Ну, надеюсь, доживем. — Закончив с перевязкой ноги, Химик тоже встал.
И тут с холма долетел раскатистый звон колокола.
Лабус вырвал у Никиты бинокль, вскинул к лицу. Все замерли.
«Дон-дин-дон» — доносилось с холма.
— По ком звонит колокол? — произнес Химик с неопределенным выражением.
В перезвон вплелась автоматная очередь.
— К дороге, быстро! — скомандовал Курортник. — По опушке.
К стуку автомата присоединились щелчки одиночных выстрелов. Будто огрызался кто-то.
— Не дают высунуться… — бросил Никита на ходу. — Попал бродяга.
Колокольный звон сбился с ритма, стал затухать. Химик с Пригоршней подняли Лесника.
— Лабус, давай в хвост, — приказал Курортник. — Кирилл, ты за мной и смотри в оба!
Словно финальным аккордом на высоких нотах тренькнули пули, угодившие в колокол на излете, и грохнул взрыв гранаты.
Потом наступила тишина.
Курортник кинул взгляд через плечо, желая убедиться, что все на месте и идут установленным порядком, споткнулся, выругался и больше не оборачивался.
Вскоре выбрались к проселку. Одно название — если бы командир не упомянул, что здесь раньше была дорога, я бы не догадался, решил бы, что передо мной просека, поросшая кустами и травой.
В груди кололо, шрамы саднили. Меня вдруг бросило в жар, я прокусил до крови губу, уши заложило.
— Стой! — хрипло выдавил я. — Стой… Курортник замер. Оглянулся, подняв руку, скользнул взглядом вокруг. Я сглотнул. Язык распух, дыхание сбилось. Вытянув шею, покрутил головой — отпустило. Но тут же защипало в ноздрях, то ли воздух морознее стал, то ли все еще последствия стресса сказывались…
— Что? — прошептал Курортник.
— Впереди что-то есть…
— Да, есть. Сгоревший бэтээр.
— Нет, кто-то там прячется.
В голове возник посторонний звук, так гудит турбина самолета, набирая обороты. Я оторопело посмотрел на военстала и прошептал:
— Вы слышите?
— Нет… все тихо.
Командир подозвал Лабуса, остальные залегли. Мне передышка тоже была нужна, но Курортник велел идти за ним. Может, он стал больше на меня полагаться, догадавшись, как и Химик, о моих новых способностях?
Или успел обсудить со сталкером этот вопрос? Они же шли по моим следам через яблоневый сад…
— Теперь ты первый. Только очень тихо и под ноги смотри, — шепнул Курортник.
Несколько секунд я двигался впереди, а военсталы за мной, но потом гул в голове превратился в рев, я сбился с шага, прижал ладони к вискам и упал. Мир поплыл, сизая дымка окутала меня…
Сильные руки подхватили, усадили. Пелена исчезла, рев оборвался. Лабус ощупывал мое лицо, хлопал по щекам. Оттянул веко, отпустил, поводил пальцем у меня перед глазами из стороны в сторону. Повернувшись к Курортнику, кивнул.
Командир хмурился. А меня трясло.
Лабус присел под кустом, пулемет положил на локтевой сгиб, палец — на спусковом крючке, и при этом он ухитрялся левой рукой теребить усы. Курортник, насторожившись, плавно лег на спину с гранатой в руке. Разомкнул усики кольца, вытянул его, скосил взгляд на куст, за которым была дорога. Лабус, подавшись вперед, изготовился к стрельбе.
В моей груди будто разгорался костер, пот струился по лицу. Я посмотрел на Костю: окруженный ярко-красной аурой военстал напряженно вглядывается в просеку. Меня накрыло вязкой пеленой, сквозь туман я различил, как командир заерзал, повернул голову и сжал гранату так, что пальцы хрустнули. Громко так — словно воздушный шарик над ухом лопнул. Звук отозвался в голове 1улким эхом. Я услышал шелест травы, свист ветра в кронах, как хрустит кора качнувшихся деревьев и трещит мерзлая почва под подошвам чужих сапог…
По просеке кто-то двигался. Плыли два черных сгустка — чужие сознания, два темных облака, две тени.
Я мысленно потянулся к ним, коснулся угольных пси-ниточек, скользнул навстречу. Позвоночник прострелила судорога. Внутренним взглядом я увидел просеку, пожухлые, покрытые инеем стебли травы. Я словно подключился к камере видеонаблюдения. Медленно наплывала картинка. Перед глазами мелькнул закопченный остов бэтээра, пятна ржавчины на скошенном листе брони — каркас машины просел на один борт, открывая взгляду продолговатые дыры от сорванных с петель люков. Картина подернулась дымкой, прыгнула навстречу… Я смотрел на просеку двумя парами чужих глаз. Как в схватке с псевдоплотью, ощущал сознание синхронов, их единый разум, только он напоминал кусок черного мрамора, в отличие от сознания «свиньи», больше похожего на рыхлый ком земли. Я коснулся гладкой поверхности мрамора… и увидел бездну. Бескрайняя ночь притягивала, звала, мерно гудела. Я мысленно попытался сжать черный монолит — холод, холод из бездны влился в меня, ледяными щупальцами пробрался внутрь. Сектанты остановились. Я завладел мыслями близнецов, их волей, я уже знал их имена, повадки, склонности. И тогда я приказал — тихо, вкрадчиво, так, чтобы они не ощутили вмешательства в объединенное сознание, управляющее двумя телами, решили, что это их собственная мысль, — приказал: Идите к церкви, встречайте отряд… нужна ваша помощь… Генрих, Герман, вас ждут на холме…
И потом я провалился в ночь. Вой черного ветра вокруг, ураганный рев. Монолит держал меня, тянул за синхронами. Я не хочу прятаться, я хочу идти дальше с
бушующей силой, стать мусором, пылью, унестись вместе с ветром. Я побежал — полетел и ударился о ледяную стену. Обжигающий холод сковал мысли, впился осколками в сердце… Нет. Пусти, пусти…
