В лаборатории размножали роботов-геологов для Южного полуострова и одновременно готовили новый образец — для Зелёной впадины, своеобразного заповедника племени ра. Решили понемногу, осторожно изучать её. Там ожидалось немало геологических находок. Пора брать их на учёт. Хотя бы для начала.
Два робота стояли рядышком в одном углу — эталон для Южного полуострова и его новенький, почти законченный двойник. Один робот стоял в другом углу, и в нём полностью заменяли блоки местной памяти. Этому предстояло бродить по Зелёной впадине. Нат О'Лири терпеливо объяснял это — не столько мне, сколько Розите, которая впервые попала в киберлабораторию.
На этом, собственно, закончилось просвещение гостей и началось просвещение хозяев. Их интересовало в моей новой жизни всё — от устройства собственного жилья до отношений с местным прекрасным полом. Как мог, я старался удовлетворить их любопытство. Розита это тоже добросовестно записывала. Репортаж у неё должен получиться шумный. Потому что разговор шёл, как говорится, не по протоколу.
А потом все двинулись провожать меня. Розита многое знала наперёд…
Вместе с Бруно мы сменили топливную трубку в ранце. Из диспетчерской я включил новенький синий пеленгатор, установленный на контейнере в пойме Кривого ручья. Со всеми равно перецеловался возле раскрытой двери вертолёта. И простить бы себе не мог, если б не было той прощальной, мимолётной и сладкой остановки на безлюдной дороге к будущему морскому порту…
Всё Розита знала наперёд. Может, даже и то, что эта остановка будет для нас последней.
Впрочем, если б знал это и я, — что мог бы я изменить?
38. О каннибализме и человеческих жертвоприношениях. Размышления в пути
Море подо мной было спокойным. Только узенькие белые барашки торопливо бегали по верхушкам небольших волн. А сами волны всё катили и катили с юго-востока на северо-запад. Значит, ветер переменился. Утром, когда мы вышли из звездолёта, ветер гнал облака с запада на восток.
Курс выдерживался автопилотом строго. Фосфоресцирующая зелёная стрелочка на компасе точно закрывала ярко-фиолетовую полоску пеленга и почти не качалась. Можно думать не только о полёте.
На Земле, наверное, светила бы Луна, поблёскивала бы серебристая полоска на волнах, прочерчивали бы тёмное небо светлые стрелы ионолётов. Здесь ничего этого нет. Только чёрное, безлунное небо с непривычно расположенными звёздами. Да ещё белые барашки на чёрных волнах… Ориентироваться по здешним звёздам я пока не умею. Надо учиться…
«Кошмарное племя!» — сказала вчера на Совете Мария Челидзе. Действительно: стариков своих ели, женщин чужих крадут и на свежий воздух не выпускают, больных детей приносят в жертву богам, агрессивны, нахальны и, к сожалению, неутомимы.
Что же с ними делать?
Однако ведь и в древнегреческой Спарте больных детей бросали в пропасть. Ради того, чтобы спартанцы, как нация, были идеально здоровы. С начальной школы приучали нас восхищаться спартанцами. И нигде ещё не читал я хулы древним спартанским порядкам.
Между прочим, в давней Спарте, как и в племени купов, дети и подростки долго ходили голенькими. Строгости нравов это не нарушало.
Нравы таитянских маори вообще очень долго казались европейцам почти идиллическими. Прелестный народ на прелестной сказочной земле! Издали, конечно…
Но и у маори, ещё задолго до прихода европейцев, зловещая правящая каста Ареои убивала всех своих детей, кроме перворождённых. Даже и здоровых! Ареои внушали народу, что человеческие жертвы угодны богам и приносили им в жертву прежде всего своих детей. Кто после этого возразил бы против любых других человеческих жертвоприношений?
С потрясением душевным прочитал я о касте Ареои ещё в «Малахите», когда проглядывал книгу великого художника Поля Гогена и посредственного поэта Шарля Мориса «Ноа Ноа». Книга эта значилась у нас в дополнительном списке по курсу первобытной культуры. Многое из этого списка удалось прочитать. «Дополнительные» книги сплошь и рядом оказывались интереснее «основных». Всё было как у Пушкина: «Читал охотно Апулея, а Цицерона не читал…»
Впрочем, единственное, чего так и не смог я переварить в «Ноа Ноа», — это стихи самого Шарля Мориса. Ни одной строчки не запомнилось!
Кстати, тогда же, в «Малахите», поразил меня откровенный рассказ Поля Гогена о его недолгом «гражданском браке» с тринадцатилетней таитянкой Техааманой, которую он называл Техурой. Я покопался в других книгах о Гогене и узнал, что после Техуры, во второй приезд на Таити, была ещё тринадцатилетняя же Пауура, которую художник по инерции называл Пахурой. А ещё позже, на Маркизовых островах, была ровесница двух таитянок Ваеохо, которую Гоген называл Роз-Мари. Эти девочки позировали для знаменитых впоследствии картин, скрашивали одиночество художника, рожали ему детей. Впоследствии положение «дети Гогена» приносило не только известность, но и некоторый доход… Колониальные нравы…
От них, однако, мысль снова возвращалась к проблеме «мы и каннибалы», к тому, что мне известно о каннибализме и человеческих жертвоприношениях на Земле.
О массовых убийствах и пленников и соплеменников в государствах американских майя, тольтеков и ацтеков слыхал и читал я не раз. Тысячами резали своих же людей на религиозных церемониях, и черепа деловито сохраняли. Когда отряд Кортеса добрался до ацтекского города Хокотлан, испанцы обнаружили там тринадцать жертвенников с грудами человеческих черепов. Священник отряда насчитал их сто с лишним тысяч и отказался ставить крест в таком жутком месте.
Порой ацтеки буквально подряд, непрерывным потоком приносили в жертву тысячи рабов и пленников. Знаменитый император Монтесума убил сразу двенадцать тысяч пленников в честь победы над восставшей провинцией. Дядя Монтесумы и предшественник его на престоле принёс в жертву двадцать тысяч человек в честь окончания стройки великого храма.
Со временем выяснилось, что массовые эти жертвоприношения сплошь да рядом сопровождались массовым же поеданием убитых. У многих тысяч воинов и жрецов это входило в привычку, и человеческое мясо они начинали предпочитать любой другой пище. От такой информации — а в правдивости её не приходилось сомневаться! — детский мой романтический ореол вокруг жертв конкисты — долгой и кровавой испанской агрессии — постепенно рассеивался и сменялся ужасом перед теми кошмарными цивилизациями, которые существовали в Центральной Америке до прихода европейцев.
Какие бы ни были у них удивительные астрономические или архитектурные достижения — всё это меркнет перед реками крови сотен тысяч невинных жертв. Даже командиров своих собственных спортивных команд правители майя приносили в жертву — то ли за то, что выиграл, то ли за то, что проиграл… Ну, не могут и не должны держаться вечно такие людоедские цивилизации! А уж какая там сила их разрушила — не всё ли равно?.. Не вмешалась бы внешняя сила — они неминуемо рухнули бы под напором внутренней, под тяжестью своих собственных преступлений.
