Парочка последних живых онзанов дергалась в сетке, сброшенной на них с вернувшейся «четверки». Сеть неумолимо сжималась, упаковывая пленников в бесформенный кокон. Кокон вознесся на оранжевом канате в воздух и повис, раскачиваясь, под брюхом транспортера. Пленённым врагам предстояло бесславное возвращение на родину. Именно они должны были известить главное рачье командование: увы, мы вновь разбиты, притом наголову.
Операция продолжалась не более пятнадцати минут и завершилась плановым успехом, еще раз продемонстрировав полнейшее военное превосходство Легиона над отсталым во всех смыслах супостатом.
Бойцы покидали окопы, перешучиваясь и хвастливо подсчитывая количество застреленных тварей. Рукопашная схватка также не принесла онзанам успеха. Не было даже сколько-нибудь серьезно раненных.
Деревня догорала.
Филипп одним махом выпрыгнул на бруствер и потянулся. Присел несколько раз, разгоняя кровь, забросил привычным движением карабин за спину и двинулся к взводному транспортеру.
Лейтенант Василиса стояла около сетки с онзанами и мелодично курлыкала на их языке. Объясняла, что если кто к нам с мечом – тому по зубам. Однозначно. Попомните, мол, и детям своим завещайте! Подавленные молниеносным разгромом, неприятельские солдаты безмолвствовали. Василиса на прощание свистнула с переливом и махнула Петрухе рукой.
Транспортер поднялся над полем боя и, заложив красивый пируэт, направился к входу в канал. Пожар там уже потушили. Строители, предусмотрительно скрывавшиеся во время операции поодаль, быстрыми темпами сооружали вокруг входа в канал внушительный саркофаг, призванный навсегда отсечь онзанам доступ в Онуиса Дабаг.
По-видимому, уродливая гора пластокерамики послужит также и многим поколениям аборигенов. Например, как предмет поклонения. Их-то дорогие идолы сгорели вместе с деревней, не оставив после себя и головешек.
«Любопытно, – думал Филипп, – как поступят Братья с жилищами дабагцев? Будут воссоздавать с точностью до молекулы? Вряд ли… Поставят палатки? Тоже маловероятно. И захотят ли еще местные жители вернуться на родное пепелище, носящее явные следы сражения сверхъестественных существ?»
Между тем транспортер с болтающимися в сетке онзанами вернулся назад.
«Должно быть, что-то не готово», – решил Филипп.
Меньшиков, развлекаясь, кружил над позициями четвертого взвода. Пленникам от этого было сильно не по себе – они протяжно выли, замолкая каждый раз, когда стремительно надвигающаяся земля или достаточно толстые ветви деревьев грозили оборвать ниточку счастливо и неожиданно спасенной жизни.
Василиса прижала пальцами лепестки лорингафона к лебединой шее и сказала:
– Достаточно, Меньшиков.
– Есть, мастер лейтенант, – отозвался веселый голос, и транспортер сразу остановился.
В ту же секунду громко рвануло. К транспортеру устремился нещадно дымящий пороховым двигателем снаряд. Подстреленный гранатометчик – тот, что лежал возле муравейника и был всеми наивно принят за убитого – дождался звездного часа. Он не рискнул извлечь фаустпатрон из-под своего тела, опасаясь обнаружить намерения раньше времени. И произвел последний в жизни выстрел отлично сознавая, что обрекает себя на страшную смерть. Закрученный бешеным штопором выхлоп разорвал героя пополам. Но жертвенность его была напрасна. Меньшиков лишь едва-едва сдал транспортер вбок, и ракета ушла в крону близкого дерева. Ударившись об одну из ветвей, ракета взорвалась. Осколки хлестнули по листьям, пробарабанили по корпусу транспортера и распороли сетку с онзанами.
Неизвестно, сколько осколков досталось пленникам. Вывалившись из тесного узилища, они отнюдь не оцепенели в растерянности, а бросились со всех ног в лес.
Филипп тотчас помчался вдогонку. Скоро с ним поравнялась Василиса.
– Где они?
Вопрос насущный – на четырех ногах онзаны двигались по меньшей мере в полтора раза быстрее людей. А по смешанному лесу с густым подлеском и грудами валежника, пожалуй, вдвое. Обтекаемые формы рачьих тел и низкий «клиренс» тоже лили водицу вовсе не на легионерскую мельницу. Словом, беглецы пропали.
– Там, – твердо сказал Филипп и показал рукой. – Там, точно.
– Видел?
– Нет. Для того чтобы знать, видеть не обязательно. Кто-то из них ранен. Может и оба. Глядите, кровь.
Крови было много. К темно-красным каплям примешивались зеленоватые включения.
– Наверное, в желудок попало, – со знанием дела сказал Филипп.
– Это для них не смертельно, – с сожалением в голосе покачала головой Василиса.
– Тем не менее. Вряд ли осколок в брюхе придаст раненому сил. Возможно, второй его вообще бросит. Или добьет. Эх, собаку бы! Марфа, где ты? Ау!
– Обойдемся без Марфы. Сканер нюхом обладает ничуть не худшим.
– Хотелось бы надеяться.
Их нагнали Генрик и Долото.
– Облаву разворачивают. Над лесом пошли транспортеры. Пока ничего.
– Ерунда, найдем, – сказал Филипп. – Мы с вами и найдем.
Василиса посмотрела на него с интересом.
– Ну, значит, ты и веди, следопыт. Раз так в себе уверен. Найдешь беглецов первый – заработаешь поощрение.
– А если не найду?
– Ремня получишь, – оскалился Генрик.
– Точно, – подтвердила Василиса, – ремня. Пряжкой по гузну, чтобы не хвалился понапрасну.
– Пряжкой… что ж, хорошо, я согласен.
Количество крови на траве и листьях увеличивалось. Хороший признак. Значит, ранение даже опаснее, чем считал Филипп. Кроме того, появились и другие кровавые отметины: более яркие, с пузырьками, словно от слюны. Похоже, у кого-то из преследуемых открылась новая рана. И похоже на сей раз задето легкое.
Скоро легионеры наткнулись на след недавней лежки. Да, силы онзанов катастрофически таяли.
– Не пойму, – сказала Василиса, – почему они побежали? Я же им вполне доходчиво объяснила, что гарантирую возвращение домой. И что насилия над ними никто творить не будет. Контузило их, что ли? Или настолько тупы? Или не поверили?
Филипп улыбнулся.
– А они как раз поверили. И ничуть они не тупы. Генрик, дружище, ты историю лучше знаешь. Напомни мастеру лейтенанту, что там полагалось в средние века для гонца, принесшего плохую весть? Расставание с башкой или напротив, встреча с колом?
– Это уж как повезет. Могли и свинца в глотку залить.
– Вот как? Действительно тогда непонятно, чего бы им домой не поспешить?
– Эрудиты. Остроумцы. Содрогаюсь от смеха, – сухо сказала Василиса.
– И я, – подхватил подхалимски Долото, но осекся под ее гневным взглядом.
Лес, по которому двигались легионеры, был практически неотличим от того, что окружал Петуховку. Филипп чувствовал себя в нем превосходно. Те же деревья, те же травы, кусты, папоротники. Та же сырость. Как в августе.
