Он вдыхал знакомые запахи, нежно прикасался пальцами к деревьям, ловко уклонялся от многочисленных паучьих тенет, залепивших лица его спутников, и вообще – наслаждался. Вместо обременительного для его чувства справедливости уничтожения беззащитных онзанов (допотопное оружие – не в счет) он получил настоящую охоту. А когда преследование закончится, самому можно ведь и не стрелять. Желающие найдутся. Вон, как горят азартом глазищи Василисы! И штатный кураторский пистолет не раз уже перекочевывал из кобуры в ее ладонь и обратно. Интересно, разрешит она Генрику воспользоваться метателем сети? Или нет?
Инстинктом прирожденного охотника, отточенным почти двумя десятилетиями практики, Филипп чувствовал, что дичь где-то рядом. Дело даже не в том, что анализатор сканера начал выдавать проценты, весьма близкие к единице. И не в том, что пятна, почти уже лужицы крови на ощупь стали почти горячими. Нет, совсем не в том. Он просто знал. И еще – ему казалось почему-то, что их могут опередить. Только кто?
Скоро он узнал и это…
До слуха легионеров донесся вдруг пронзительный человеческий крик, сменившийся гневным ревом и серией глухих ударов.
– Быстрее!
Василиса помчалась, почти не разбирая дороги, но тут же споткнулась и полетела в высокий папоротник. Ее подняли. Она яростно вырвалась.
– Не быстрее, а осторожнее, – рискуя нарваться на затрещину, поправил Филипп. – Там не наши!Аборигены.
Легионеры подобрались к большому кусту малинника, скрывающему от их глаз картину происходящего. С максимальной осторожностью углубились в густые заросли. Ползком преодолели и увидели…
Два кряжистых мужика в долгополых рубахах, подпоясанных лыком, в высоких меховых колпаках и в лаптях, проворно рубили неподвижную темную тушу. Широкие топоры на длинных топорищах так и мелькали в умелых руках, с мокрым хрустом превращая труп онзана в нечто невообразимое. Третий мужик, бледный, в окровавленной одежде, сосредоточенно обматывал тряпицей руку, помогая себе зубами.
– «Идут мужики и несут топоры, что-то страшное будет», – процитировал шепотом Филипп. – Вострые у них, однако, топорики! Неужели медными или даже бронзовыми можно так онзана искрошить? Чудеса!
– Второй где? – прошипела Василиса. – Ты мне второго найди, Капралов, или задницей ты не отделаешься!
– Он здесь. Спрятался. Погодим, пока лесорубы натешатся. А там и спеленаем его, сердечного.
– Где здесь?
– Не скажу. А то вы, мастер лейтенант, устроите, не дай бог, сеанс показательных стрельб. Мужичков напугаете или, чего хуже, вынудите их и за нас взяться. А я не тороплюсь превратиться в кусок сочной вырезки. Лучше уж пусть коснется моей задницы ваш ремень…
– Заткнись, – погрозил ему кулаком Генрик. – Простите его, мастер лейтенант, на него опять болтливость нашла. Такой человек.
– Ботало я, – подтвердил Филипп. – Так меня мама называет.
Юра Долото, лежащий рядом с Филиппом, повинуясь жесту сержанта, врезал Капралову локтем в бок. Филипп охнул и заткнулся.
Наконец мужички притомились тяпать. Тот, что постарше, имеющий клочковатую бородищу до середины груди, что-то сказал, и экзекуция прекратилась. Аборигены обтерли лезвия травой, заткнули топоры за пояс. Подошли к товарищу, старший спросил его о самочувствии (о чем же еще?). Молодой побежал в лес и скоро вернулся, ведя безрогого быка, впряженного в волокушу. Бык был широкогруд и крепконог, поджар как мраморный дог и столь же изысканно пятнист. Его длинная горбоносая морда с отвисшими складчатыми брылами казалась бы печальной. Если бы не полыхающие из-под костистых надбровных дуг глубоко-черные глаза. Нет, этот одр был вовсе не так прост, каким казался с первого взгляда. На волокуше было нагружено изрядно дровишек, порубленных на метровые чурбаки.
Дрова столкнули. На их место навалили веток, затащили расчлененное тело онзана и предложили прилечь раненому. Тот отрицательно помотал головой. Молодой абориген собрал в платок остатки снеди (видать, лесорубы как раз кушали, когда на них вылетело неизвестное чудовище) и подхватил топор искалеченного. Троица неторопливо удалилась, погоняя быка тяжелыми тумаками. Бык шагал гордо, лишь изредка всхрапывал. За все время лесорубами было сказано не более десятка слов.
«Молчаливый народец, – подумал с одобрением Филипп, – и крайне психически устойчивый. Словно каждый день с монстрами сражаются».
Игнорируя гневные взгляды кураторши, он выждал достаточно времени, чтобы быть уверенным, что лесорубы больше не вернутся, и показал:
– Там.
«Там» оказалось в аккурат за спиной. На самой границе малинника.
Возмущению не было предела. «И ты молчал? А если бы он нам пятки подрезал?!» И даже: «Говнюк ты после этого, Капрал!» Филипп скромно улыбался. Все было под контролем.
Устав ругаться, Генрик сверился с показаниями сканера, кивнул и навел на неприметный холмик метатель сети. Василиса встала на одно колено, оперлась на другое локтем руки, держащей пистолет, трижды выстрелила. Пули легли вплотную к холмику.
Затаившийся онзан не выдержал.
В стороны полетели мелкие сучки и комки дерна. Взвилась увлекаемая четырьмя грузилами сеть. Накрыла беглеца прочной, хоть и тонкой паутиной. Онзана выволокли на полянку, служившую недавно плахой для его собрата. Василиса вызвала транспортер.
– Как насчет поощрения мастер лейтенант? – поинтересовался Филипп. – Все-таки будет? Или нет?
Василиса призадумалась, нахмурив брови. Каждый истолковал ее молчание по-своему.
– Будит, будит! Шашлик ис типе будит! – зловеще заржал Генрик.
Долото, подтверждая слова сержанта, провел большим пальцем по горлу. Выпучил глаза, вывалил изо рта язык и захрипел.
– На себе-то бы не показывал, – предостерег его Филипп. – Плохая примета.
Долото тотчас поперхнулся слюной и закашлялся.
– Вот-вот! – расцвел Филипп. – Что я говорил!
Наконец Василиса приняла решение.
– Слушай, Капралов, ты же нас, по сути, под удар подставлял. Не западло еще и поощрения за это требовать? Нет?!! У тебя вообще совесть на плечах есть?
– Откуда? – удивился Филипп. – У меня там волосы лежат.
Василиса, прищурившись, оглядела его с ног до головы и под возмущенный вой Саркисяна и Долота вынесла окончательный вердикт:
– Увольнение на сутки к Рождеству. И стандартные командировочные сверху.
Филипп довольно улыбнулся и прищелкнул пальцами.
Вскоре над их головами, тихонечко подвывая турбинами, завис вызванный транспортер. Василиса щелчком ногтя по мочке включила клипсу-наушник, прижала бобышки ларингофона к шее и принялась командовать. Транспортер спикировал, пандус откинулся. Следопыты поволокли тяжелый сверток с онзаном внутрь. Василиса поторапливала, подталкивала и, похоже, едва сдерживалась, чтобы не отвесить кому-нибудь пинка.
