Николай Полунин - Цербер

Она больше ни с кем не захочет. Она не сможет больше ни с кем, кроме Михаила. Выходит, Андрей и тут был прав? Насчет Бусыгина? Она тихонько засмеялась. Умница Андрей, все-то предусмотрел.

— Боишься щекотки, — сказал Михаил, отрываясь от своего занятия.

— Ты представить себе не можешь, какие глупости лезут в голову влюбленной женщине. — Голос у нее чуть охрип. От крика, наверное. Она села на покрывале.

— Еще немного, и ты раздавила бы мне голову.

— Не дразни меня, милый. Вдруг мне еще захочется, что будешь делать?

— Невысокого же ты обо мне мнения.

Она взяла его лицо в ладони, нежно поцеловала.

— Я обожаю тебя, Мишенька.

— Такие слова — и таким морозным тоном. Снежнокоролевским.

— Что поделаешь, видно, мне все больше мужики попадались, которых в строгости держать надо было.

— Мужик — он тоже разный бывает, — сказал Михаил.

— А с другими мне было неинтересно. Или так — кое-как…

— Я польщен. Послушай, у меня впечатление, что упал я с одной женщиной осквернять это супружеское ложе, а встал с другой.

— Привыкай. И ты еще не встал. Она прошла в гостиную, вернулась в его рубашке, а ему кинула мужской халат.

— Это из папиных вещей, ты не думай.

— Стоит ли вообще думать. Я разучусь, обещаю. Михаил потянул ее обратно. Елена-первая чуть было не упала в его зовущие нетерпеливые руки, не приникла;» припухшими губами к твердому телу — обцеловать от пальцев ног до глаз… но Елена-вторая быстренько загнала ее на место.

Она ловко вывернулась из рубашки.

— Не сию минуту, ладно? Я на тебя посмотреть хочу, мой хороший. Дай мне немного передохнуть. Вернешь рубашку или мне ходить голой?

Он молча перекатился на край, встал, накинул и запахнул халат.

— Шампанского, да? — сказала Елена Евгеньевна.

— Из холодильника?

— Из морозильника! Я сейчас. — Она легко поцеловала его, ушла и вернулась. — Открой.

В ней вдруг появилась странная раздвоенность. Не обычные ее игры в «первую-вторую», которые все-таки не совсем были играми, а как будто было что-то — и нет. Отняли или само пропало.

Грандиозное… и печальное.

Пока она ходила в комнату за вещами и потом за шампанским, Михаил пытался успокоиться и сосредоточиться. Он почти не помнил, что отвечал сейчас.

Его утихающие ласки, когда она, всхлипывая, лежала в полубеспамятстве, были вызваны благодарностью и нежностью, а не желанием. Вряд ли бы он сейчас что-нибудь смог.

«Визия». Опять о ней. Значит осталось совсем мало времени

Шампанское было по-настоящему охлажденным и очень хорошим.

— Если мы сейчас простудимся и умрем, я жалеть не буду, — весело сказала Елена Евгеньевна.

Михаил сразу отстранил свой бокал, словно обжегшись о ледяное вино.

— Какие у тебя планы на сегодня?

— Только ты, милый. Я готова быть с тобой вечность. На ближайшие двадцать четыре часа вполне можешь рассчитывать.

— Вечность — хорошее слово, — сказал Михаил.

— Я сказала не так? Почему ты спросил про сегодня? Ты хочешь уйти? Прямо сейчас?

— Нет. То есть да. Вместе с тобой.

Он сходил собрал свою одежду. Всего-то два шага, а когда вернулся, Елена была уже не в его рубашке, а в чем-то голубоватом, прозрачно-ворсистом. Она смотрела, как он одевается.

— Я… обидела тебя, да? Тебе было плохо со мной. Поэтому ты уходишь.

Он тотчас захватил ее в кольцо своих рук. Поцеловал в мокрые глаза.

— Что ты. Разве я сказал, что я ухожу? Я сказал, что мы уходим, ты и я. Хочу тебя кое-куда пригласить, понимаешь? Снимемся с якоря, пока день?

Елена Евгеньевна, как только он обнял, вцепилась ему в плечи и не отпускала. Какая там первая-вторая»! Ей показалось, что он сейчас уйдет навсегда.

— Ты правду говоришь?

— А ты как думаешь?

Он опять поцеловал ее. Не дав поцелую разгореться, оторвался.

— Не так уж я хорош, чтобы из-за меня плакать.

— Скажи еще что-нибудь. Что-нибудь хорошее.

— Я скажу, — пообещал он. — Я скажу столько раз, что тебе придется затыкать уши. Ну, теперь меня можно отпустить? Я не дальше кухни. Мне обещали кофе…

— Конечно. Сейчас.

— Э, нет, позволь мне. А ты одевайся. Насколько я знаю женщин, этот процесс займет не менее часа. Не беспокойся, я все найду сам.

Он вышел, а Елена Евгеньевна вытерла глаза, посмотрела на окружающие привычные вещи, ставшие новыми. Вздохнула и неожиданно для себя счастливо засмеялась.

Мысли Михаила неслись беспорядочно.

«Да, это именно тот ракурс, а треклятый светофор был правее. Странное пятно… Надо спросить ее про песню, но какая разница, на даче рядом с аэродромом я уже побывал… Только «наезда» мне и не хватало, тезка-Мишка верно сказал, братвы почерк, причем неотесанной… Что было сейчас? «Визии» и так не всегда четко запоминаются, а тут — в самый момент. Почище, чем муж из командировки. Как только не упал… — Михаил не удержался, хмыкнул. — Теперь мне думай, не думай, а только надеяться, что Батю чем-то осенит, я, похоже, выдохся…»

— Подходяще?

Она замерла, чтобы Михаил мог оценить ее, опершись на один из пяти выгнутых стульчиков вокруг светлого стола.

И сама она была вся светлая.

Очень светлое платье из необычной ткани со светло-зеленым на светло-сером с отливом и выработкой. Такая же пелеринка. Резные браслеты слоновой кости на обнаженных смуглых руках. К браслетам — кулон, сразу видно, очень старинный.

Шагнула, чуть сместившись — разрез до бедра. В кулон вставлен крупный черный камень.

И свободная россыпь черных колец по плечам. Михаил очень серьезно поднял кулон, сдвинул в сторону. Утонул губами в душистых полукружьях встрепенувшихся грудей.

— Честное слово, — сказал, возвращая кулон на место, — впервые вижу брюнетку, которой так идет светлое.

Елена Евгеньевна царственно изогнула бровь, улыбнувшись уголком рта. Обе ее родинки-мушки послушно подпрыгнули.

— Такой королеве необходимо соответствовать, а я… Придется ко мне снова заехать, что-то там должно было остаться. Кстати, Пашу могли бы прихватить с собой, он из глубинки, ему полезно развеяться. — Михаил надеялся, что это прозвучало достаточно естественно.

— Я думала, мы только с тобой… Нет, я не против, но… Что с ним было, почему он так… так истерзан? Его это не смущает? И вообще, Миша, а ты сам? У тебя в доме такой ужас, а ты куда-то срываешься, меня увозишь, вместо того, чтобы…

Прорвавшаяся Елена-первая, поняв, что она говорит и как это выглядит с ее стороны, испарилась вновь, предоставив, как всегда, расхлебывать другим.

— Поцелуй меня, пока я не намазалась, — строго распорядилась Елена-вторая, не глядя на него. — И где кофе?