Сергей Малицкий - Блокада

Филя с трудом оторвал взгляд от неприятного лица и посмотрел в окно. Вездеход ехал по настоящему городу. И тут и там были раскинуты развалины, но множество домов оставались почти неповрежденными, и улица была расчищена от обломков. Здания, что покрепче, напоминали крепости. Окна на первых, а то и на вторых ярусах были заложены камнем, стены опутаны колючей проволокой. Точно так же были перегорожены некоторые улочки и переулки.

На освещенной утренним солнцем улице людей почти не было. Иногда тени мелькали в окнах, показывались силуэты в полутемных дворах, но за то, что они принадлежали людям, Филя бы не поручился.

— Сонсе мало кто любит, — захихикал Херест, — Такой налод — сима, холодно, — плохо. Лето — сала, тосе плохо. Но и пелелодки ласные быфают, в диких кфалталах есть те, сто и сонса не боятся.

— А тут не слишком сладко живется, — проворчал Кобба. — Кого боитесь-то? Или беляки сюда забредают из-за пленки?

— У нас тут и сфоей несисти хфатает, — опять засмеялся переродок. — Да и с систыми не фсегда ладим. Систых больсе. У нас сенсин мало, — Херест повернулся к Ярке и постарался растянуть крохотный ротик как можно шире. — Но систые слые. Фот опять се они не пустили фас по сфоей улисе, а мы пустили. И место для стоянки дадим. И фоду. И фее. Механика фее снают. Дасе в Молоси фее снают. Если механик сахосет, он фесде будет ф полядке. Глафный пелелодок, Богл, осень любит пойло в глинках от механика ис-са гланис Молоси. Далеко фести, долого стоит, ледко быфает. А тепель механик сам плиехал. Если сахосет, будет в голоде пойло фалить.

— Не захочет, — устало отрезал Пустой.

— Там фидно будет, — зажмурился Херест.

— Ох! — заныл пришедший в себя Рашпик. — Лучше бы я сдох. Что ж это такое было? Словно клубень переваренный оплыл. Аж кости затрещали.

— Не у тебя одного, — уныло отозвался Кобба, — При твоей толщине твоим костям еще и мягче прочих пришлось. Ярка вон на тюфяке лежала, а ты сам сидел как тюфяк.

— Ага, тюфяк, — застонал Рашпик, завозился, отодвигая засопевшего Сишека. — Я ж тяжелее всех. Так придавило — думал, что задницу о сидушку раздроблю. А старик-то опять пьяный. Где он пойло-то берет? Эх, хлебну-ка я из его фляжки. Да шел бы он лесом, механик! У него тут опять вода!

— А ты хитрее старика хотел стать? — вновь подал голос Кобба.

— Что-то ты разговорился, — проворчал Рашпик, бросил фляжку на грудь Сишека и тут только разглядел проводника: — Механик! А это хоть что за страсть?

— Я не стласть! — тут же отозвался переродок, — Я — Хелест. Феду фас в гости к глафному пелелодку — к Боглу.

— Херест, — покачал головой Пустой, — договор был другим. Плата твоему Боглу за проезд и выезд на общую площадь, где нет власти кланов.

— Фласть кланов фесде есть, — запричитал Херест. — Но на обсей плосяди касдый сам са себя. Там Син командует. А дальсе, дальсе софсем дикие кфалталы, до самой леки, до пелеплафы, до льда. До собасих голоф.

— Херест, — повысил голос Пустой, — я повторяться не буду. Ящик глинок Боглу — и на общую площадь.

— Конесно-конесно! — забеспокоился переродок, — Да и сто там? От дома Богла до обсей плосяди фее го один кфал- тал, так се по плямой ехать.

— Смотри-ка! — оживился вдруг Коркин, тыкая пальцем в стекло, — Машины!

Вдоль улицы, на которой чем дальше, тем больше было неплохо сохранившихся домов, стали попадаться машины самых причудливых форм. Они были гораздо меньше вездехода светлых, вряд ли могла завестись хотя бы половина из них, но это были самые настоящие машины. Правда, ржавчина, выбитые стекла, помятые кузова, а часто и копоть мало что оставили от их прежнего великолепия. Тем не менее Филя прилип к стеклу.

— Врет, — послышался с тюфяка голос Сишека.

Старик сел, подтянул к впалой груди колени, подобрал фляжку, глотнул воды.

— Врет переродок.

— Хелест флет? — возмутился проводник. — Да стоб мне не дозыт до полудня! Фот ус и плиехали.

— Ты сказал, — внимательно посмотрел на проводника Пустой.

Улицу впереди перекрывала стена высотой в два человеческих роста. Вездеход остановился напротив тяжелых ворот, сваренных из небрежно подобранных кусков железа. По кивку Пустого Кобба открыл люк, в который тут же высунулся Херест и, опираясь на предназначенный для его вожака ящик, проорал что-то маячившему над стеной охраннику. Тот замахал руками, и почти сразу, едва ли дольше чем через минуту, ворота начали распахиваться. Пустой прищурился, всматриваясь в открывающуюся площадь, приложил к глазам бинокль. Кобба соскочил с места и тоже уставился вперед.

— Плиехали поста! — свесил в люк голову вовсе выбравшийся на крышу Херест, — Сагоняй! Обсяя плосядь селес сетфелть мили за фтолыми фолотами! Сяс ясик сблосим, Боглу поклонимся и дальсе поедем. Я плофосу.

Вслед за этим переродок простучал босыми пятками по двигательному отсеку, спрыгнул с машины и побежал в ворота.

— Не нравится мне здесь, — проворчал Кобба. — На стене один человек был, двое открыли ворота. Но еще с десяток в укрытиях. Только стволы торчат. Смотри, как все устроено. Ходы по стенам, бойницы. Они тут воюют? И Морось им побоку?

— Плохие слухи о переродках ходят, — поежился Рашпик, — А что через чистых не пошли? Договорились с ними вроде у Ведьминого холма!

— Ордынцы были у выхода через пленку, — ответил Пустой, вновь приложив к глазам бинокль и рассматривая вторую стену с воротами, которая располагалась парой сотен шагов дальше, — Сразу помчались на юг, как вездеход из пленки вышел. К счастью, с этой стороны блокировки электронных цепей нет. Я выжал из машинки все, что можно, и добрался до окраины города быстро. Тем более что Ярка и Кобба определили — все живы. Но на заставе чистые отказались меня пропускать. Сказали, что в десяти милях, на основном тракте на окраине города, конные, тысячи полторы, ждут механика, велели нас не пропускать. Пригрозились разорить кварталы чистых — а там женщины и Дети. Пришлось уйти к северу и договариваться с переродками.

— Да, — пробормотал Коркин. — Только что-то их не видно. Улицы пустыми были.

— Попрятались? — пожал плечами Кобба. — Может, они света боятся? Как беляки.

— Человека всегда видно, — поежился скорняк, — Он же дышит, ест, стирает белье, жжет огонь, живет, одним словом. А тут словно никто и не живет.

— А я есть хочу, — проворчал Рашпик. — Этот… Богл хоть угостит нас чем?

— Вряд ли, — пробормотал Пустой, отложил бинокль и медленно подал машину вперед. — Если только сам угостится. Нами.

Херест стоял в полусотне шагов и махал руками. Филя еще успел разглядеть, что лица переродков, придерживающих створки ворот, закрыты тканью, но вездеход уже въехал на небольшую пустынную площадь.