– Да, да, – остановил Гитлер Канариса, готовящегося разразиться хорошо знакомой тирадой. – Вы мне уже рассказывали о том, что в Советах серьезные проблемы в плане аккуратности и ответственности рабочих, которые очень быстро приводят в негодность любое промышленное оборудование. Что вы предлагаете?
– Я считаю, что Германия должна пойти на соглашение с Польшей, укрепив взаимную дружбу, и потребовать в ультимативной форме от Москвы прекратить интервенцию в Испанию. Великобритания и Франция нас поддержат.
Гитлер взглянул на Канариса так, словно тот ему предложил какую-то безумную вещь.
– Друг мой, я понимаю, что вы хотите помочь Германии, но вы разведчик и вопросы политики вас не должны касаться.
– Но…
– Великобритания поддержит нас только словами. Впрочем, как и Франция, которая находится в глубоком экономическом кризисе. Если, конечно, вы не считаете полезной поддержкой размещение наших военных заказов на их предприятиях. После такого поступка мы потеряем веру в нас со стороны отечественной промышленности. И вы это знаете не хуже меня.
– Польша готова выступить с оружием в руках.
– А нужно ли это нам? Представьте на минутку, что Германия и Польша совместно выступили с оружием в руках против Советского Союза. Что у нас будут писать в газетах? Правильно. А такой результат нам нужен? Ведь у нас к полякам очень серьезные территориальные претензии, которые они никогда не удовлетворят миром. Теоретически да, мы можем вступить с Варшавой в полноценный союз. Но это будет означать, что либо мы отказались от своих исконных земель, либо поляки признали необоснованными свои амбиции. Мирным способом это не разрешимо. Разве что Великобритания вмешается и убедит поляков поступиться своей гордостью ради общего дела. – Гитлер повернулся и посмотрел Канарису прямо в глаза. – Я не хочу выстраивать крепкие отношения просто потому, что они не нужны Германии. Они не в ее интересах. Если, конечно, мы намереваемся в дальнейшем вести свою игру в интересах германского народа, а не прыгать под дудку тех, кто нас унизил в восемнадцатом году.
– Мой фюрер, совершенно не обязательно начинать выстраивать полноценный союз с Польшей. РККА сейчас очень слаба, и если мы только обозначим желание выступить единым фронтом, то Сталин пойдет на попятную.
– Наш общий друг – генерал Гудериан – считает иначе. Согласно его отчетам, которые он сделал на основании военных операций РККА в Испании, военная мысль в СССР ушла значительно дальше, чем мы могли предположить. Согласно его выводам, вермахт слишком слаб, чтобы на равных противостоять Красной армии, которая не только более многочисленна, но и лучше вооружена. Взять хотя бы тот же танк Т-26. Он бьет оба наших легких танка вполне уверенно со значительно большей дистанции, нежели почти все наши танки [55].
– Я не знаком с его отчетом, – пожал плечами Канарис, всем своим видом стараясь сдержать раздражение.
– Тем хуже для вас, – усмехнулся Гитлер, видя, как лицо Канариса стало наливаться красками. – Обратитесь к нему. Думаю, он не откажет вам в консультации. По крайней мере я самым внимательным образом прочитал его отчеты и нахожу их весьма основательными. Настолько, что не рискну подвергать угрозе судьбу всего германского народа, впутываясь в предлагаемую вами авантюру.
– Генерал вряд ли может располагать всей полнотой информации по тому, что сейчас происходит в СССР, – пожал плечами адмирал Канарис. – Он ведь не руководитель разведки.
– Вы же сами, адмирал, докладывали о том, что англичане переживают из-за больших агентурных потерь. Наша разведка, безусловно, хороша, но… Вы настолько уверены в том, что вас не дезинформируют?
– Мой фюрер…
– Не стоит, – Гитлер поднял руку, останавливая адмирала. – Я понимаю, вам неприятно это слышать. Но я убежден в том, что Германии сейчас нельзя обострять отношения с Советским Союзом. Напротив, нам нужно поддерживать сотрудничество в такой форме, чтобы постоянно нервировать этим Лондон, Париж и Вашингтон. Если же мы отгородимся высокой стеной от Москвы, то станем заложниками положения. Вы поняли меня?
– Да, мой фюрер, – кивнул Канарис. – Хорошо понял.
– Отлично! Тогда надеюсь в дальнейшем на ваше понимание и помощь. А на сегодня я вас больше не задерживаю.
Канарис попрощался с вождем и вышел, твердо чеканя шаг. В голове у него пульсировала мысль: «Гудериан…»
7 августа 1937 года. Московская область. Село Волынское. Ближняя дача.
– Товарищ Сталин, – продолжал доклад Берия, – как вы и просили, мы с товарищем Мехлисом продолжаем тщательно сопровождать всякую активность товарища Тухачевского. Впрочем, он и сам этому, по всей видимости, рад.
– Почему вы так считаете? – удивленно приподнялась бровь Сталина.
– Он своевременно информирует нас о всех важных встречах и поездках. Причем не простые уведомления, а развернутые, в которых он указывал, с кем, что и в каком ключе он будет обсуждать, чтобы мы смогли подготовиться и навести справки. Поначалу мне казалось, что Тухачевский играет с нами, – Сталин взглянул на Мехлиса, тот кивнул, подтверждая слова Берии, – но продолжительная методичная разработка показала, что он в курсе того, что мы ему не доверяем, а потому не скрывается от наблюдения и проверок. Даже напротив – старается специально держаться на виду, чтобы у нас не возникало ненужных подозрений. Доходит до курьезов. За последние полтора года он так наловчился, что наше наружное наблюдение… – Берия замялся.
– Что?
– Мы меняем людей, натаскиваем их, но Тухачевский раз за разом их раскусывает. Первоначально он оказывал им знаки внимания, демонстрируя свою информированность. Иногда махал рукой, иногда угощал папиросами. Само собой, после каждого такого инцидента мы заменяли сотрудника. Но вскоре ситуация повторялась. Позже он стал вести себя так, чтобы работник госбезопасности просто не терял его из вида. Видимо, не стал подставлять под наказание нерадивых исполнителей.
– Интересно… – задумчиво произнес Сталин. – Очень интересно. Откуда у него взялись такие навыки?
– После болезни у него обнаружились новые неожиданные таланты, – пожал плечами Мехлис. – Его голова стала просто «золотой». Я не раз с ним беседовал, в том числе на политические темы. Не скажу, что он рьяный марксист, но мыслит трезво и очень интересно.
– То есть, – прищурил глаза Сталин, – вы хотите сказать, что он не коммунист?
– Вероятно, – кивнул Мехлис. – Но он убежденный сторонник левых взглядов. Вероятно, социалист.
– И что же в его словах вас так заинтересовало?
