Закончить размышления отец Михаил не дал. Едва войдя под своды церкви он бухнулся перед Мишкой на колени и обратился к нему полным муки голосом:
— Братья во Христе исповедуются друг другу, прими и ты мою исповедь и покаяние, брат Михаил. Грешен аз ничтожный многажды: в слепоте гордыни узрел сучок в глазу ближнего…
«Ну, сэр, будем клин клином вышибать! Разубедить его не выйдет, значит надо „опустить“ еще ниже, чтобы хотя бы чувство протеста возбудить. Должен же быть предел самоуничижению, даже у монаха. А если нет, обвиню вообще в какой-нибудь дури, лишь бы возражать стал, а там — разберемся».
— Остановись, отче! — Прервал Мишка излияния монаха решительным, насколько получилось голосом. — Евангельскую притчу о сучке и бревне в глазу я и так знаю. Грех же твой не в том, о чем ты мне говоришь, а гораздо более тяжкий и долгий по времени. Закоснел ты в нем и исправляться не желаешь!
Монах, до того упорно смотревший в пол, удивленно поднял глаза на Мишку.
«Есть реакция! Продолжать!»
— Сколько лет ты уже в воинском поселении пастырский долг исполняешь, а воинские обычаи, даже в основе не постиг. А ведь ты — духовный воевода, начальный человек, даже и над сотником! Воевода! А правильно приказ отдать, даже нескольким ученикам Воинской школы не смог!
Мишка жестом попытался остановить возражение отца Михаила, но не смог, а потому просто заорал, перекрикивая его:
— А был обязан! Мальчишки выполняли приказ, ты его отменил, а нового не дал! Знаешь, кто так делает?
Мишка понизил голос и снова заговорил спокойным голосом:
— Либо хам, который подчиненных за людей не держит и лучшим способом управления считает ругань, либо начальник, дела не знающий и неспособный указать подчиненным, как им поступать!
Одно из главных правил: командования людьми, особенно, людьми военными: если сказал «отставить», то тут же говори, что нужно делать! Ты ученикам Воинской школы «отставить» сказал, а как дальше поступать — нет. Они покойников на том же месте и бросили. Народ стал любопытствовать, языками трепать — недалеко и до смущения умов!
Если бы я так Младшей стражей командовал, меня сотник Кирилл давно бы взашей из старшин погнал! А ты не над Младшей стражей, а над всеми ратными людьми здесь поставлен. Должен не просто знать, но и самую суть воинской службы понимать!
— Грешен… Великий грех на мне…
«Подействовало? Но где же протест, я же протеста добивался! Нет, так дело не пойдет, продолжаем!»
— Да, ты согрешил, брат! — Мишка заговорил размеренно, с паузами между словами, стараясь не сбиться на поучительный тон. — Не по злому умыслу, гордыне или нераденью. Грех твой — от незнания и непонимания смысла воинского жития.
— Но я не воин…
«Наконец-то!»
— Но поставлен над воинами! По-твоему воины не нуждаются в особом, нежели селяне пастырском руководстве? Воины, которые самим своим существованием предназначены проливать свою и чужую кровь, отнимать чужие и отдавать свои жизни! Почему наши ратники никогда не слышали от тебя проповеди о достойном поведении воина? Почему в походах их не сопровождает слово Божье? Почему в бою их не воодушевляет пастырское благословение? Почему на поле брани некому проводить в последний путь умирающих и утешить раненых?
— Мне ходить в походы?
«Есть! Прорезалась ориентировочно-исследовательская реакция! Теперь только самому бы не совершить ту же ошибку. Указал на недостатки — укажи путь их исправления».
— Нет, отче. Ты в походе бесполезен. Прости, но не просто бесполезен, но и обузой будешь. Телесно ты слаб, верхом ездить не обучен, лекарского дела не знаешь. Да и постоять за себя не способен — при первом же случае пойдешь под нож, как агнец.
— Так что же ты…
«Есть контакт! Получилось! Ай, да сэр Майкл, ай, да сукин сын!»
— Ты, брат мой во Христе, мне покаялся, значит, мне на тебя епитимью и налагать! Никаких строгих постов и молитвенных бдений. Епитимья твоя — размышление, отыскание способов духовного руководства воинскими делами. Подсказать могу два пути, но пройти по ним ты должен сам.
Первый путь: призвать в Ратное еще трех-четырех священников. Храмы новые построим, но служить в них ты в одиночку не сможешь, на тысячу человек нужно не менее четырех церквей. И один из храмов должен быть воинским! Ну, а пятая церковь — у меня в Воинской школе.
Второй путь. Это трудно, потому, что доселе никогда не делалось. Ко мне в Воинскую школу должны прийти несколько молодых, крепких телом священников, дабы пройти обучение воинскому делу.
Мишка снова повысил голос, потому что отец Михаил собрался что-то возразить.
— Не воинами стать! Но воинскими пастырями! А для этого (ты сам убедился) надо воинское дело знать! Думай, отче, как сего достичь, а по свершении задуманного, отпущен будет тебе сегодняшний грех, который, по зрелому размышлению, вовсе и не сегодняшний, а накопившийся за много лет. Не терзанием плоти, но размышлением и деянием, надлежит быть ему искупленным!
* * *
Вышел из церкви Мишка еще нескоро, произошло то, чего он и добивался — формальный обряд исповеди и покаяния постепенно превратился в одну из долгих бесед, подобную тем, которые так любили оба Михаила.
Вышел и застыл на пороге. Перед церковью стояла толпа, да еще и побольше той, которая наблюдала за «возвращением демонам людского облика».
«Молиться пришли, исповедоваться, каяться… У них же на глазах чудо произошло! Бедный падре! Он же им правды сказать не может.
Ну, натворили вы дел, сэр Майкл! Всего в одном слове ошиблись: надо было вчера сказать: „несите к нам на подворье“, а сказали: „несите в село“. И такие последствия! Как в детском стишке: „Все оттого, что в кузнице не было гвоздя“. Все оттого, что я хотел обыскать трупы, но уже плохо соображал. А обыскивать-то и нечего, с них даже пояса сняты были, никаких улик, кроме маскхалатов».
Мимо Мишки валили в церковь воспылавшие религиозным рвением прихожане, а он стоял задумавшись, ничего вокруг не замечая.
«Никаких улик, кроме маскхалатов… Улик чего? Может быть, хватит прятать голову в песок, сэр? Маскхалаты зимние, маскхалаты летние, разведывательно-диверсионная деятельность… „Спецсредства“ и приемы борьбы против тяжелой конницы… Кто это все мог организовать? Нинея проговорилась, что моя информация о татаро-монгольком нашествии подтверждается. Интересно: как? Или кем? Людей из разгромленных городищ куда-то вели. Вопрос: куда?
