Каждый из фактов, в отдельности — случайность. Собранные вместе… Да чего уж там! Предшественник ваш, Михаил Андреевич, нарисовался. Или следующий „засланец“ из ХХ века? Следующий — вряд ли. Посылок я еще не отправлял, так что с финансированием у ученых мужей, мягко говоря, хреново. Значит, предшественник. И играет он на стороне языческих волхвов, к гадалке не ходи. Собирает народ, собирает информацию.
Что еще можно сказать? Чего-то не поделил с Нинеей? Вполне возможно, иначе она мне полсотни учеников навязывать не стала бы. Рассчитывает разобраться с ним моими руками? Нет, это уже из области догадок. Пока сама Нинея не скажет, нечего и голову ломать. Что еще можно выудить из имеющихся фактов? Можно предположить, что его база находится где-то не очень далеко. Тоже, в общем-то, не очень достоверно. Если бы был рядом, давно бы засветился. А может быть он недавно сюда перебрался? Откуда, зачем?
Мало информации, будем надеяться, что дед изловит хотя бы одного живьем. Тогда что-нибудь да прояснится. Но положение, надо признаться, серьезное. Два врага: внутренний и внешний. Причем внешний по квалификации и возможностям мне не уступает, а, скорее всего, и превосходит. Он же ЗДЕСЬ дольше меня. Зато я про него знаю, а он про меня нет. Информация, блин, нужна информация! Если дед никого не поймает, надо будет что-то придумывать…»
— Минь, а Минь! — Мишкины размышления прервал Прошка. — Минь, сколько еще ждать-то?
— Чего?
— Ну ты велел ждать, я и жду. Покойников уже в речку скинули, разошлись все, а я жду. Ты же велел ждать, а чего тут еще делать-то? Все разошлись: кто в церковь, кто еще куда… Мне щенков кормить надо, Листвяна, наверно уже приготовила все. А ты сказал: жди, а чего ждать-то? Вон уже нет никого, и покойники уплыли…
— Зануда, ты Прохор.
— А?
— Да так, ничего. Может это и хорошо. Скотине всегда по много раз одно и то же повторять надо. Пошли щенков кормить.
— Ага. Только скотине не всякой повторять надо, а той, что поумнее. Собакам, лошадям…
На эту тему Прошка был готов распространяться сколько угодно, но Мишка прервал его:
— Погоди, ты Рыжуху мою видел? Сильно она побилась?
— Сильно. — Прошка сочувственно вздохнул и принялся перечислять: — Правый бок, выше к спине, чуть не до мяса ободран, правую переднюю бабку зашибла — распухла вся. И глаза слезятся, красные все. Мы с Юлькой ее полечили… Да! Она жеребая еще!
— Рыжуха?
— Так это… — Прошка удивленно поморгал глазами. — Не Юлька же!
— От кого?
— От жеребца.
— Да знаю, что не от петуха! — Мишка с досады даже сплюнул. — разговаривать с тобой Прошка, одно мученье! От какого жеребца? У нас же такие одры водятся, что лучше уж никакого приплода, чем от них!
— Это вряд ли! — Авторитетно завил Прошка. — Рыжуха кобыла с понятием, кого попало к себе не подпустит. Да и жеребцы на пастбище тех, кто послабее от кобыл отгоняют. Кусаются, лягаются…
Прошка пустился в подробное описание брачного соперничества жеребцов, а Мишке вдруг стало так досадно, словно неведомый производитель обязан был посвататься и жениться только с мишкиного благословления, но обязанностью своей пренебрег.
«Ну вот, блин, транспорт уходит в декретный отпуск. Дожили, туды, растуды. И на чем ездить будем? Когда ж она успела-то?»
— И какой срок?
— А? — Прошка, увлекшись своими рассуждениями, не понял вопроса. — Какой срок, Минь?
— Я спрашиваю: когда жеребенка ждать?
— Так не скоро еще, где-нибудь весной, лошади же целый год жеребят носят.
— Целый год, говоришь? Тогда при чем тут пастбище? Она что, на снегу паслась, когда ее… Это самое.
— Ой, и правда! — Прошка от удивления даже остановился. — Тогда не знаю, Минь.
— Чего не знаешь?
— Кто Рыжуху покрыл. Вы же тогда в Туров ездили.
— В командировке, значит, нагуляла… — Мишка осекся, слишком поздно поняв, что ляпнул вслух, нечто неадекватное ситуации. — Слушай, Прош, а ты как догадался, не заметно же еще ничего?
— Ну… — Прошка неопределенно пошевелил в воздухе пальцами. — Почувствовал, эдак… Да ты у Юльки спроси, она со мной согласилась.
«Не отягченные цивилизацией умы улавливают нюансы, недоступные позднейшим поколениям. Однако, что с Рыжухой? Так плохо, что консилиум собирался? И не важно, что „профессора“ еще дети — одной нет тринадцати, а другому одиннадцати лет. У обоих — дар божий».
— Вылечить-то сможете?
— Да конечно! — Прошка даже и не задумался перед ответом. — Все пройдет, ну, может… хромать будет… немножко. Да нет! Выздоровеет! Ты только не забывай ее, разок в день подойди, поговори, хоть недолго, ей же обидно: ездил, ездил, а как заболела, так и забыл.
«Вот так, сэр! „Ездил, ездил, а как заболела, так и забыл“. ЗДЕСЬ это говорят о животных, а ТАМ это с людьми, и не говорят, а делают. С женщинами, главным образом. И никого это не удивляет. „Темное средневековье“, мать вашу!»
Кого он мысленно обматерил, Мишка затруднился бы определить даже для себя самого, но, дойдя до дому, тут же полез в погреб за любимой Рыжухой морковкой.
— Девочка моя. — Ласково приговаривая, Мишка оглаживал кобылу одной ладонью, а на другой подавал Рыжухе морковь. — Я тебя люблю, я тебя не забыл, я тебя не брошу. Вас у меня двое было: ты и Чиф, теперь ты одна осталась. Вы меня оба спасали, как умели, если бы не вы, мне бы уже не жить.
Дурак я дурак со своей наукой. Команду создать, команду… Да кто же знал? Это я там привык — в «каменных джунглях»: есть семья, есть друзья, разной степени близости, и есть команда единомышленников-профессионалов. А вот, оказывается, что есть еще и нечто четвертое, не знаю, как и назвать. И не только люди. Сколько раз я ЗДЕСЬ уже по краю прошел? Почему вы меня вытаскивали? Ты, Юлька, Роська, Чиф… Кто я вам?
Рыжуха, словно понимая мишкины слова, перестала жевать и потерлась мордой о его плечо.
— Я твой должник, девочка моя, никогда тебя не брошу, никому не дам в обиду. Да и не в долге дело. Просто мы… Прости, моя хорошая, не знаю, как сказать… Просто мы друг без друга никуда. Вот и все! Родится у тебя сынок, назовем его как-нибудь красиво, вместе будем…
Краем глаза Мишка уловил поблизости какое-то яркое пятно, повернул голову и увидел Спиридона. Тот снова был весь из себя аккуратный, прилизанный, словно ничего с ним вчера и не приключилось. Только рубаху сменил — розовую на голубую.
«Ну что за тип? Вот про таких и говорят: „Ему плюй в глаза, а он: Божья роса“».
— Чего пялишься? Нечем занять…
