Она покачала головой:
— Дело не в этом.
— А в чем?
— Я не могу этого сказать. Давай просто убежим, пока не поздно. Есть люди, которых мы называем Странниками, они всю жизнь движутся на восток. Мы можем присоединиться к ним и будем в безопасности.
— Таня, о чем ты умалчиваешь?
Девушка закрыла голову руками и зарыдала.
— Это тугары? — тихо спросил Готорн.
Потрясенная этими словами, Таня в ужасе уставилась на него.
— Это те, кого вы называете тугарами? — настойчиво спрашивал Винсент.
— Где ты услышал это слово? — выдохнула она.
— Однажды, когда я был ранен и тебе казалось, что я сплю, ты произнесла это слово в разговоре с твоим отцом. Он еще шлепнул тебя, чтобы ты замолчала. И еще я слышал, как это слово шепотом говорили двое нищих, смотря на эти ужасные статуи на дороге. Таня, скажи, кто такие тугары?
— Я не могу.
Раздалась барабанная дробь, означавшая время отбоя.
— Тебе надо возвращаться, — сказала она, пытаясь отстраниться от Винсента. Но тот крепко держал ее за руки.
— Таня, я люблю тебя, — горячо прошептал он. — Ты должка сказать мне, кто они.
— Если я скажу, меня и всю мою семью ждет смерть.
— Но ты должна, пожалуйста! Я не убегу с тобой, это невозможно. Но если существует какая-то опасность для моих друзей, мне надо знать.
Захлебываясь слезами, она беспомощно смотрела на своего любовника.
Открыв дверь, Эндрю потер глаза, прогоняя сон.
— Готорн, уже давным-давно дали сигнал к отбою. У тебя должно быть чертовски убедительное оправдание своего поведения.
Юноша весь дрожал, лицо его было серым от испуга.
— Сэр, это ужасно.
— Что?
Готорн не мог вымолвить ни слова.
— Заходи, садись.
Эндрю подошел к тумбочке, достал из нее бутылку бренди и, налив полный стакан, протянул его Винсенту. К его огромному удивлению, молодой квакер жадно схватил стакан и залпом осушил его. С непривычки юноша закашлялся, но скоро алкоголь возымел благотворное действие, и Винсент перестал дрожать.
— Сэр, я узнал про тугар.
— Расскажи мне все, — ровным голосом предложил Эндрю.
Пододвинув к себе стул, он сел напротив солдата, который срывающимся голосом начал говорить ему невероятные вещи.
Вдруг послышался стук, и они перевели взгляд на дверь. Уровень жидкости в бутылке ощутимо понизился, и желудок Эндрю начал бунтовать. Сам полковник, впрочем, склонен был думать, что это явилось следствием того, что рассказал Готорн, а не бренди.
Не успели они ответить на стук, как дверь распахнулась и в комнату ворвался Калинка, таща за руку зареванную Таню.
— Она рассказала тебе? — закричал переводчик в лицо Винсенту.
Юноша утвердительно кивнул и, вскочив, кинулся к Тане, которая, вырвавшись из рук Калинки, бросилась на грудь своему возлюбленному.
Девушка нашла защиту в объятиях Винсента. Ей хотелось сообщить ему еще многое из того, что она знала о планах отца. Но сейчас для этого был явно неподходящий момент.
Не спрашивая разрешения, Калинка налил себе полный стакан бренди, одним глотком выпил его и посмотрел в глаза Эндрю.
— Калин, это отвратительно, — холодно произнес полковник. — Какая мерзость!
— Пожалуйста, не говори никому, — взмолился Калинка.
— Не говорить? Разрази меня гром, ты что же думаешь, я позволю, чтобы двадцать процентов моих людей отвели на убой, как какой-нибудь скот? Дьявол, да лучше мы все погибнем в бою с этими исчадиями ада!
— Полковник Кин, пожалуйста, не делайте этого.
— Да как вы это позволяете? Неужели среди вас нет мужчин, чтобы противостоять им? Что с вами такое? Лучше умереть с оружием в руках, чем покорно идти к убойной яме, как овцы!
— Тогда погибнут все, — горько ответил Калинка. — Ты не видел орду, а я видел. Их так же много, как деревьев в лесу. Они почти вдвое выше нас. Любой тугарин может одной рукой оторвать человека от земли и выдавить из него жизнь. Они неостановимы, как снег или разлившаяся весной река. Ничто не может их сдержать. Так было всегда — знать правит, Церковь собирает налоги, а крестьяне гнут спину и идут на корм.
Говоря так, Калинка держал при себе свои потаенные мысли, желая услышать и увидеть, как Эндрю отреагирует на его слова.
— Если мы не подчинимся, они убьют всех. Пусть лучше умрут двое из десяти, ибо так мы выживем. Если крестьянин осмелится сказать «нет», знатный человек прикажет тут же убить его, и так было всегда.
— Блевать хочется от таких разговоров, — сплюнул Эндрю. — Лучше умереть свободным человеком, чем жить как скот.
— Так ты будешь сражаться с ними? — тихо спросил Калинка.
— Ты прав, чтоб тебя… Я буду сражаться с ними.
Калинка слабо улыбнулся.
— Какого дьявола ты лыбишься? — проревел Эндрю.
— Я знал, что ты так поступишь.
— А как же еще я могу поступить?
— Кое-кто думал, что ты обратишься к Ивору или даже Раснару, чтобы обменять свое оружие на заступничество знати или на индульгенции Церкви.
— Еще чего не хватало! И что, Ивор это позволяет?
— В прошлый раз его отец помогал выбирать жертв, и мой отец попал в яму. У знати есть привилегия участвовать в выборе жертв и заступаться перед тугарами, а волк всегда помнит, какая мышь причиняла ему беспокойство.
— Почему же твой народ не сражается?
— Как? Голыми руками?
Задыхаясь от ярости, Эндрю отвернулся от Суздальца.
— Завтра здесь будет Ивор — резко сказал он наконец. — Я собираюсь спросить его, что он будет делать, когда сюда вернутся эти дикари.
— Не надо, — снова взмолился Калинка. — Это будет означать смерть для меня и моей дочери. Даже если ты будешь отрицать, что это мы тебе сказали, он все равно заподозрит нас и прикажет убить.
— Я защищу тебя, — пообещал Эндрю.
— Я принадлежу Ивору. Он никогда не позволит тебе укрывать крестьянина, правами на которого он обладает.
— Сколько времени осталось до их прихода? — спросил Эндрю.
— Они еще за три зимы от нас. Не бросайся в огонь до того, как он зажжен, друг мой.
Эндрю сел и налил себе еще бренди, не предлагая выпить ни Калинке, ни уже слегка опьяневшему Винсенту.
— Я подожду, — холодно произнес он. — Но, клянусь небом, будет лучше, если ты прямо сейчас поймешь, что, когда придет время, полк будет сражаться до последнего солдата. Если Ивор захочет моей помощи, он получит ее. В противном случае мы будем противостоять тугарам одни.
— Пошли, Таня, — сказал переводчик своей дочери.
Готорн притянул к себе девушку, готовый защищать Таню даже от ее родного отца.
— Да не буду я ее бить, — успокоил его Калинка.
