Мем снисходительно смотрел за этими приготовлениями с вершины травяного холма. Он перестал беспокоиться о будущем и вообще о себе. Теперь он чувствовал силу не только взять древний межевой камень, выдрать его из земли, куда тот за три сотни лет накрепко врос, и опрокинуть в сухой фонтан. Сейчас Мем знал, что может сделать то, что сам решит. А это гораздо серьезнее и важнее.
Не то чтобы Мем по-прежнему верил в тот золотой значок. Просто настроение у него было грустно-благостное. Как будто он прощался с чем-то хорошим и теплым, оставившим после себя только добрые, пусть и немного смазанные из-за торопливости знакомства впечатления. Радоваться-то повода особенного не было. Вексель он так и не нашел. В любви разочаровался. Господин Рарон, конечно, получил от инспектора Нонора по заслугам, но и в том радости мало. Датар, судя по всему, уедет из Столицы – именно для того он старался. Путал следы как мог. Зарабатывал одобрение молчальников. Подставлял под удар себя, чтобы оградить того, за кем по городу шла нешуточная охота. Почему Мем сразу не догадался про пьяный гриб? Ведь все красноглазые его нюхают у себя в пещерных городах, чтоб видеть в темноте, там без этого нельзя, почти без света ведь живут... Государя жалко немного. Что такое быть младшим сыном, Мем знал не понаслышке. Иди туда, иди сюда, бери это, сделай то... Очень интересно, на кого будет смотреть кир Хагиннор Джел, если взять двух его таких не похожих друг на друга сыновей и поставить их рядом. Они оба приехали с далекого Севера. Оба из монастырей. Но один государь, второй – нищий. Один столичная штучка, другой – настоящий монах. Один совсем на отца не похож, пока молчит; другой похож абсолютно, но говорить отказывается. Жаль и кира Хагиннора. Тяжело это – выбирать между детьми, кого любить больше.
И вот когда Мему стало казаться, что ничего уже не произойдет, что дело о тыкве действительно кончилось ничем, пшиком, что Тайная Стража накрыла свои и чужие интересы войлочным колпаком, под который случайным людям опасно соваться, вокруг Первой префектуры началась суета. Сначала проехал конный патруль. Потом какие-то люди рассредоточились по улице, ведущей от Хлебной площади к Пожарной. Потом очередь дошла и до Мема. К нему подошли двое господ в чистых плащах свободного покроя – настолько свободного, что под ними можно было носить запрещенное в городе оружие, ничуть не смущаясь самим и не смущая окружающих.
– А вы что здесь сидите? – спросил один. Второй в это время внимательно к Мему присмотрелся. Возле левого глаза у него наличествовал пожелтевший и припудренный, но весьма знакомый синяк.
– Инспектор Иргин? – кивком поприветствовал меченого инспектора Мем.
– Это, значит, ты, – узнал его Иргин. – Почему в префектуру не идешь?
– Надобности нет, – пожал плечами Мем.
– Ну, смотри, – покачал Иргин головой. – Мы тебя беспокоить не будем, но в ту сторону, – он показал направление к префектуре, – дорога пока что закрыта.
Следом за Тайной Стражей показались гвардейцы в блестящих на солнце кирасах. Затем кареты, запряженные четверней: одна и другая. Отец и сын приехали не вместе. Каждый сам по себе. Впрочем, Мем точно не знал – может, по этикету так и положено. В отличие от всех предыдущих визитов этот был официальным. Мем смотрел. Вот низко кланяется префект, ожидающий на крыльце. Распахнуты двери, стоят навытяжку помощники префекта, дознаватели и инспектора. Нонора и Рарона не видать. Потом происходит некое движение, нарушающее четкий строй солдат Порядка и Справедливости, церемонная последовательность монаршего визита ломается, сам префект растерянно крутит головой, ему показывают на старый фонтан, и в сторону Мема бегом мчится кто-то из дознавателей.
– Мем! – кричит он на ходу. – Мем, дубина! Ты почему не в строю? Какого хрена за тобой еще и бегать надо?!
Мем спокойно встал. Привычно изобразил лицом непрошибаемого болвана. Пригладил тщательно умытыми бездомным псом ладонями свои растрепанные волосы. Внутреннее чувство, что без приглашения посмотреть на золотой значок хотя бы издали сегодня не обойдется, оправдалось. Спешить и суетиться, как остальные, Мем не стал. Иргин с напарником, стоящие в парадной жилого дома, чтоб жители сглупу не сунулись государю под ноги, посмотрели на него с плохо скрытым осуждением, но на этот раз сказать ничего не посмели: видели, кто за ним послал. Когда Мем вошел в префектуру, на первом этаже все уже немного расслабились, смотр дисциплины и готовности служить государю и государству миновал, можно было разбегаться по углам и кабинетам. У лестницы на второй этаж личный секретарь префекта схватил Мема за локоть и поволок наверх, сквозь зубы ругая того за нерасторопность и недогадливость. Возле кабинета Нонора Мем стряхнул с себя назойливого проводника, сам открыл дверь и вошел, захлопнув ее у секретаря перед самым носом. Государь Аджаннар стоял возле стола Нонора и листал дело. Лицо у него было белое и злое, сухие губы крепко сжаты, глаза нехорошо блестят, на скулах бродят желваки. Кир Хагиннор, наоборот, внешне был совершенно спокоен. Сложив руки на груди, он стоял, привалившись плечом к старому шкафу с коллекцией пыльных законов и указов, накопленных там лет за пятьдесят и до сих пор хранившихся намотанными на деревянные катушки и упакованными в лубяные короба. Нонор и Рарон, глядя в пол и не касаясь друг друга даже краешком одежды, как две поссорившиеся цапли на пруду, торчали возле окна. Все ждали кого-то, и этот кто-то был не Мем. Ничего не оставалось, кроме как встать у противоположной шкафу стены, уставиться на трещины в полу и молчать, как все.
Прошла восьмая часть стражи. Дело в руках у государя кончилось трижды, и всякий раз он переворачивал листы к началу. Наконец дверь с тихим скрипом отворилась. Государь выпрямился и взялся рукой за маску Справедливости, лежащую у него на плече. Из троих, возникших на пороге, внутрь вошел только один. В приличной, соответствующей сану на этот раз одежде. И сразу сделал невозможное.
Ошка как ни в чем не бывало подошел к государю и три удара сердца смотрел тому в глаза. Не кланяясь, не извиняясь, не выказывая почтение. А потом обнял. Лица Ошки Мем не видел. Зато он видел лицо государя. Тот закрыл глаза и стиснул зубы.
– Только не надо мне лгать, будто все это ради государя и государства, – сказал Аджаннар, отстраняясь. – Этим враньем, как прелыми тряпками завешено, уже все вокруг меня. Завешено наглухо, так, что нечем дышать и некуда смотреть.
Кажется, эргр Орнай Сей улыбнулся. Кир Хагиннор перестал подпирать шкаф и стоял теперь прямо, переводя напряженный взгляд с одного сына на другого. А Ошка подался вперед и стал говорить государю на ухо – так тихо, что никто не слышал, о чем. Говорил он долго, у кира Хагиннора от ожидания закаменела шея, и он нервно дернулся, нарушив таинственность момента.
