А спецам будет не так уж и весело. Они расположились внизу, у подножия. В самом начале серпантина одна группа и три другие находятся на вершинах воображаемого квадрата, в который вписано немалое по периметру подножие горы. И только две группы смогут одновременно противостоять нашему нападению. Причем второй группе придется очень быстро скакать по склону на помощь первой. На которую мы вывалим всю свою огневую мощь. Будем бить их по частям. И победа зависит только от нашей слаженности и расторопности, точности и хладнокровия в принятии решений. Утром на юго-востоке отчетливо слышится рокот тяжелой техники, которую иранцы используют для расчистки проходов. Они тоже не спят ночью. Торопятся.
Только у нас на службе и в разведке на боевой выход так будят личный состав. Лично, каждого. По-дружески, но требовательно, толкая в плечо руко-й.
– Серега, вставай, подъем! Ренат, просыпайся! Архип, вставай, лошадей покормить надо успеть! Муха – подъем, грей движки и Петрова растолкай! Петров, блин, встал, а то на свечку поставлю! Шустрый, поднимайся, Серый! Близнец – не сиди, мотай портянки! Иван – меняй Бойко на связи.
Фас-фонарь дежурного медленно переходит от одного пограничника к другому. Он оставляет офицеров и прапорщиков напоследок, вопреки приказу будить нас за двадцать минут до общего подъема, как требует устав. Жалеет, когда еще выспимся теперь? Только мы уже на ногах. А майор, тот, похоже, и не ложился. Застава ворочается звуками в темноте сумерек и начинает рычать выхлопами дизелей, хлопать дверьми, бухать сапогами, мерцать вспышками фасов, как огромное существо, встающее и потягивающееся перед утренней охотой. А охота нам предстоит знатная. Ночь мы выстояли. Теперь нам бы день продержаться…
А наш майор знает свое дело; пока мы загружаем, проверяем, консервируем, прячем, снаряжаем, заправляем, заполняем и переживаем, именно он составляет наш план боя, внимательно отслеживая по телевизору проявившиеся с вечерней прохладой красные точки вражеских групп. Он вычисляет расстояние между группами противника, длину каждого витка серпантина, меряет, прикидывает. Спрашивает Елену Ивановну о том рельефе, который будет ждать нас после прохождения чарлинских развалин. Ведет переговоры с оператором на Кушаке.
– Я – Дервиш, как вы там? Прием!
– Я – Куш-один, нормально, воды полно. Прием. – Да, снежная шапка на Кушаке не тает даже летом.
– Увеличь-ка мне северо-восточную тыловую группу. Прием, – запрашивает он гору.
– Работаю, – лаконично отвечают ему сверху.
– Достаточно… – Каждый на заставе приближает утро своими делами. Особист с красными глазами будит меня за полчаса до общего подъема. Он, наверно, вообще не спал. Одет по-походному, пока без броника, но я его на него навешу лично, если сам не наденет.
– Вставай, Олег, беда! – трясет меня он за плечо-.
– Ну, что там еще? – сонно возмущаюсь я и смотрю на светящиеся стрелки «Командирских» часов. Пять утра. Блин!
– Говно дело, пехота иранская в пешем порядке подходит на линейку. Вчера они остановились в поселке. А сегодня, не дожидаясь рассвета, начали выдвижение. Пока пошла разведка и дозоры с саперами. Они боятся минных полей. Около четырехсот человек в передовой колонне. За ними основные силы и тылы. Еще больше. Гул техники громче, им осталось пройти километров шесть до выхода на грунтовку. В поселке установили батарею. Похоже, это пушки, способные стрелять активно-реактивными снарядами на дальность до сорока километров. Юаровская то ли натовская разработка. Когда рассветет, то вся эта масса попрет ускоренным маршем на поддержку четырех диверсионных отрядов, охраняющих дорогу, ведущую на гору. Они также перегруппировались. Слились в два отряда, а потом снова вернулись на прежние места и поднялись на два витка серпантина вверх по склону. Дистанция между отрядами около двух километров. Предполагаю минно-взрывную засаду, и не одну на серпантинной дороге. Одна надежда на то, что будут взрывать ра-диометодом, путем передачи радиосигнала на взрыватель фугаса.
– И что, такой взрыв не так сильно разнесет в щепки наш БТР? – шучу неудачно я, зашнуровывая ботинки в свете ФАС-фонаря.
– Нет, – усмехается майор, – очкарики с Кушака поставят такие помехи по всем диапазонам, кроме телевизионного, что ни одна волна стандартных взрывных пультов НАТО и производства других наших вероятных недругов не сможет работать. Наши частоты будут чисты, как вода в горном ручье.
– Вы еще стихами мне обстановку доведите. Как мы прорываться будем? Я так понял, что минное поле это не самое страшное? Так?
– Ну, это просто, мы их растянем и сожмем одновременно. Минные поля мы просчитали, прокрутив видеозаписи действий иранцев за последние семь дней. У них нет тяжелого оружия. Максимум – ручные гранатометы, если мы их выбьем с дистанции не менее 1000—800 метров, то, как минимум, БТР прорвется вверх без особых проблем. А наш миномет и запас мин позволяют на это надеяться, даже если ты будешь мазать из своей трубы по их грудным фигурам, но не далее чем на сорок метров. В бронике у нас раненые и Елена Ивановна. А если он займет позицию выше, чем эти моджахеды аятолл, то своим пулеметом прикроет нас, пеших. И если иранцы подобьют грузовики на серпантине, тогда ноги в руки и наверх по склону. А на бездорожье точно мин нет. Наши минные поля дезактивируют при подходе к ним. Ну, вот и вся диспозиция. Я в БТР впереди, ты позади – в «мыльнице» старший, Боря посредине – в «КамАЗе». Командовать парадом буду я, с твоего разрешения. – Майор достал каску и водрузил на голову.
– Слышь, Геннадий Петрович? – окликаю я своего тактика и стратега.
– Чего тебе, Олег? – оборачивается он.
– Если бронежилет не наденете, Муха с места не сдвинется, – предупреждаю я.
– Понял, надеваю. – Пока мой новоявленный главнокомандующий – начальник штаба скидывает с себя ремни и натягивает броник у колес бэтээра, ноги сами выносят меня к колоде с водой.
И вот тут меня пробивает. Я вспоминаю лекции и рассказы наших офицеров с кафедры тактики. Спецназ всегда нагребает, что полегче, попроще и поубийственнее. А о минах «Клеймор» не слышал только глухой военный. Они, конечно, не то, что наши МОНки. Но идею срисовывали с этой американки. А со времен Вьетнама она хуже не стала. А нам и одной хватит, чтоб превратить в хлам «КамАЗ», «ГАЗ-66» или колеса БТР. А пешком, с батальоном пехоты на хвосте, батареей самоходок за спиной, с ранеными бойцами на руках рвать когти на высоту Кушака, с наседающим спецназом, дышащим в затылок, – это та еще работа. Туда, где вход в подземное царство майора, надо добраться раньше, чем дальнобойные орудия за водоразделом получат целеуказания по нашей трехвымпельной колонне. В общем, отступать некуда, большая у нас погранзона, но еще останется Виктор Иванович с тремя солдатами, которые практически сами вызвались остаться на заставе живыми заложниками победы нашего предприятия. И если Бобко не успеет активизировать все, что там у него есть жуткого и страшного из российского арсенала подземелья, то полягут мои добровольцы смертью храбрых на мою душу и сердце. И быть мне за них в ответе, пока живой. А пока я соображаю, что много мин они с собой притащить не могли. Боеприпасы, вода, пища, оружие, минимальные удобства: спальник, коврик, свитер, бумага туалетная, черт их дери. Да, а что вы думали. В пустыне свои ягодицы листиком не вытрешь. Потому как нету листиков. А камешком подтираться, это сноровка нужна, как у пастухов в горах. А где ее спецназеру взять? Вот и прикинем – сколько у них мин с собой? Вьючных животных они с собой брать побоялись, чтоб не следить и маскировку передвижения не нарушать. Шли на неделю – не меньше. Боекомплект наверняка взяли двойной.
