Закончив возиться с пластиной, сухощавый обернулся к Ивану, обхватившему себя руками, чтобы хоть немного согреться.
— Ты че, ламер, первый раз в первый класс?
Поезд уже больше часа мчал по бескрайним просторам Родины.
— Что, простите?
— Прощаю. Говорю, рожденного летать опустили на грешную землю? — У мужчины прищуренные глаза цвета стали, окруженные сетью морщин, и седая щетина. На правой щеке татуировка: надкушенное яблоко.
У отца тоже был рисунок на плече — горящий олимпийский факел. Отец спортом всерьез занимался, хотел быть лучшим. Но пришлось воевать за идеалы Революции, а потом отстраивать страну заново, так что…
Сухощавый не моргая смотрел на Ивана. Ждал ответа. В руке — заточка, когда-то бывшая ложкой. Только что не было ее, а вот уже есть. Рукоятка — лезвие. Перемотанное изолентой черпало упирается выпуклой частью в ладонь.
Грешная земля?.. Пожав плечами, Иван кивнул. Все равно ответа на загадку не знал.
Сухощавый хищно осклабился, шагнул к нему.
И тут взвыла сирена.
Не пряча заточку, сухощавый метнулся к стальной двери с решетчатым окошком, что отделяла рабочих от сопровождающих. И не он один так сделал. Да все, кроме Ивана, сорвались с насиженных мест.
— Назад, бля! — рыкнули из-за двери.
Самый быстрый рабочий — парень ненамного старше Ивана, — вскрикнув, упал. Глаза его стеклянно уставились в потолок, из-под спины потекло алое. Измазанная кровью заточка исчезла в глубинах фуфайки.
Сирена взвыла еще громче.
— Быстрее! Быстрее!!! — Кулаки замолотили в стальную дверь.
— Назад, бля! — послышалось из-за нее.
Тогда Иван еще не знал, что вой сирены — это пренеприятное известие: скоро состав проследует через участок высокого радиационного заражения. Сколько их будет по пути, этих участков…
Дверь заскрипела так, что на миг даже заглушила вой сирены. Сверкнули молнии. Одна, вторая. И столько же лысых упало, содрогаясь в корчах. Киборги-вертухаи — двое, — размахивая дубинками-электрошокерами, втиснулись по очереди в вагон.
Рабочие, столпившиеся у двери, отпрянули, причем передние напирали спинами на задних. Кто-то упал, по нему протоптались, ломая кости.
Шлепая дубинками себе по ладоням, киборги остановились. Матовые забрала равнодушно уставились на людскую биомассу. Жуков поднялся, чтобы и его не затоптали, если вертухаи оттеснят работяг еще дальше.
«…вообразите сапог, топчущий лицо человека — вечно». Легко. После того, что он увидел здесь, вообразить хоть сапог, хоть лапоть не проблема.
От холода колотило. Что там Тарсус рассказывал о погодных установках?..
Третий киборг принялся вбрасывать в вагон желтые комбинезоны, из-за которых сразу началась грызня. Все так замерзли? Даже сухощавый в фуфайке? Затем в вагон полетели массивные шапки с прозрачными масками из ударопрочного пластика — были б из стекла, ударившись о стены, о пол, побились бы. Сцепившись, двое рабочих упали. Один другому впился зубами в горло, брызнуло. Киборги заухали — должно быть, засмеялись. Жуков с брезгливостью смотрел на это действо. Было противно, хотелось блевать.
Из кучи-малы вынырнул сухощавый с яблоком на щеке. Натягивая желтый комбинезон прямо поверх своей теплой одежки, подмигнул:
— Чего аватаркой торгуешь, ламер? Завис чего? Засейвился и жить надоело? Так радиашка это вмиг исправит.
Только сейчас Иван понял: комбезы — это не просто прикиды аляповатой расцветки, но самые настоящие костюмы радиационной защиты, разве только без аппаратов дыхания, которые нужно надевать на спину. Был ведь курс гражданской обороны, и там рассказывали и даже практические занятия проводили… А радиашка — это что? Участок высокого радиационного заражения? Похоже на то. И это значит…
Свинец на стенах. Желтые РЗК.
Это значит…
Что вагоны не защищены от радиации. Не наденешь костюм радиационной защиты — получишь дозу, лучевая болезнь обеспечена. Сдохнешь вряд ли сразу, но обязательно в ближайшее время. А ведь нужно попасть на Хортицу. Нельзя умирать в этом чертовом вагоне! Что ж, он не будет торговать аватаркой, как выразился сухощавый.
Иван шагнул к яростному клубку из тел и, кашлянув в кулак, уверенно, как ему казалось, заявил о своих правах:
— Уважаемые, позвольте мне взять костюмчик.
Клубок замер. Все вытаращились на Жукова. Из разбитых ртов, из продырявленных тел капала кровь, но стало как-то спокойнее, что ли. Даже сирена вроде убавила звук.
Сзади послышалось:
— Во ламер исполняет! Ну кулхацкер!..
И все вновь пришло в движение, захрипело, впилось зубами в плоть врага, нанесло смертельный удар.
— Сражайся, ламер. Шкурок меньше, чем каторжан.
Вот почему работяги дерутся за РЗК. Киборги выдали недостаточно защитных комплектов — «шкурок» всем не хватит. И потому, чтобы выжить, надо отобрать, вырвать из рук… Иван замер, пораженный своей догадкой. Но ведь нельзя же так, это все — кровь на зубах, хрипы и плотоядное урчание — не подобает человеку.
— Что вы делаете? — просипел он. — Вы же люди…
Его больше не слушали. Только хохотал позади сухощавый.
У Жукова что, слишком обострено чувство справедливости? Но для того чтобы исполнить задуманное, он должен стать жестче. Должен сражаться за свою жизнь.
Иван ринулся в драку.
Потом ему будут сниться ощеренные рты, пальцы, направленные в глаза, хруст сломанных костей…
Потом, все потом.
А сейчас — сирена, вынимающая из тебя душу, заглушающая даже мысли, и отвоеванный РЗК, который надо живо натянуть, чтобы не сдохнуть. Чтобы исполнить завет отца.
Прозрачная маска опустилась на лицо. Сирена выла и выла. Киборги вытаскивали из вагона трупы.
Все шло по плану Серпня.
А мертвый Владлен Жуков уговаривал все тише и тише с каждым километром, с каждым часом в пути, отправиться в спецшарашку, зато все громче вещал о сапоге, топчущем лицо.
И не очень-то удобно смотреть в дыру через пластик маски, но Иван приловчился. Так надо. Надо научиться заново воспринимать окружающий мир. То, во что он верил многие годы, продолжало рушиться. Треснула основа его мира, придуманного кем-то, иллюзорного мира. А реальность — вон она, снаружи вагона. Там нет голубого неба. Нет пальм у небоскребов и небоскребов тоже нет. Там не играют марши в честь Председателя, не разгуливают по проспектам красивые женщины с ухоженными детьми, их не держат под руки сильные мужчины, на которых хочется быть похожим.
Все, что было снаружи, — это бесконечные стальные полосы железной дороги и бетонные шпалы поперек. И верещал счетчик Гейгера на потолке вагона, и взгляд прикипел к мертвым поваленным деревьям, горелым, присыпанным землей, надутой с давно не паханных полей, на которых не росла даже сорная трава. А затем блеснула в лучах восхода стеклянная равнина, раскинувшаяся вокруг огромной воронки, — это было красиво. Это было безумно страшно и безумно красиво…
