Генерал недолго помолчал, перебирая прозрачные обломки «преобразованного» кирпича, и, наконец, кивнул.
— Ты точно сумасшедший.
— Можете считать, что да. Но иначе чужаков не обмануть. Ну, так что, поможете мне?
— Но чем я смогу тебе помочь? В твоем безумном плане нет никаких лазеек. Я буду бессилен!
— Ваша помощь потребуется не сейчас, а гораздо позже. Когда я, как вы сказали, наиграюсь в Штирлица. До того момента просто держите меня в поле зрения и постарайтесь не допустить непоправимого. Предвидение предвидением, но страховка не помешает. По рукам?
— Ты спас мне жизнь, Грин, я привык отдавать долги, поэтому сделаю то, о чем ты просишь. Только… если ты ошибаешься, я рискую остаться твоим должником навсегда.
— Я не ошибаюсь, — уверенно заявил Грин. — Ошибается тот, кто из двух путей выбирает неправильный. А я не выбираю. Я иду по пути, которому нет альтернативы.
8. Москва, сентябрь 2014 г
Города — как живые существа. Если они не гибнут, постепенно их раны затягиваются. Кое-где могут остаться рубцы, что-то отмирает, что-то отстраивается заново, изменяется общий облик, стиль. Но если город выжил, рано или поздно его артерии вновь наполнятся кровью — транспортом и людьми, и жизнь в нем снова начнет бурлить.
Москва выжила. Восстанавливалась после августовских событий она медленно, изменения в ее облик вносились чудовищные — некоторые районы не узнавали даже коренные москвичи, но она была по-прежнему жива и оставалась Москвой.
Дед несколько раз щелкнул мышкой, пролистывая изображения с веб-камер. Поклонная гора, Мосфильм, Лужники. От этих знаковых мест остались одни названия. Все остальное — монументы, павильоны и стадион — было уничтожено и заменено куполами. Такая же участь постигла Сокольники, Измайловский парк и Нагатинскую пойму. В целом количество куполов в Москве выросло с восьми до семнадцати, а количество серпиенсов возросло на порядок, это было заметно невооруженному глазу и без всяких там шпионских подсчетов.
И, похоже, это был не предел. Новые серпиенсы прибывали в город ежедневно. Большие транспортно-пассажирские коконы летели откуда-то с запада целыми эскадрильями. А если присмотреться повнимательнее, можно было заметить такие же эскадрильи на большой высоте. Это серпиенсы перебрасывали свежие силы еще дальше на восток, за Урал, в Азию.
Разрушенные спальные районы Юго-Запада серпиенсы не тронули, предоставив людям право самим восстанавливать дома. А вот выжженную дотла территорию между Алтуфьевским и Дмитровским шоссе чужаки основательно зачистили — в буквальном смысле сровняли все руины и пепелища с землей — и превратили неизвестно во что. Громадный сектор города от МКАД до Станционной чужаки обнесли непрозрачной силовой изгородью метров сорока в высоту и принялись возводить силами рабочих-аборигенов какое-то непонятное сооружение, обещавшее стать самой грандиозной постройкой на планете. Что это будет конкретно, не знали даже инженеры и надзиратели из числа «белоповязочников». Наблюдателям и агентуре также не удалось ничего выяснить. Кто-то предположил, что это будет монумент могуществу захватчиков, а заодно погибшим серпиенсам, кто-то считал, что возводится резиденция Первого наместника Великого Дракона, которому полагался дворец в каждом оккупированном мире. А некоторые склонялись к версии об огромном концлагере для перевоспитания особо упрямых и опасных аборигенов. И у последней версии сторонников было больше всего. Дед был в их числе.
Он, как и все руководство обескровленного Сопротивления, обжегшись на молоке, теперь дул даже на ледяную воду. Перестраховывался во всем и ко всему относился с максимально возможным скепсисом и осторожностью. Иначе просто не получалось. Очень уж крепко засел в памяти поспешный, бездарный и губительный августовский штурм куполов и позиций врага, который закончился не просто разгромом, а натуральной катастрофой. Слишком уж свежи были эти неприятные воспоминания. Всего-то месяц прошел. За такое короткое время раны не рубцуются. Ни телесные, ни душевные.
Дед закрыл программу и устало потер глаза. С другой стороны, не сидеть же пнем? Если ты выжил, надо что-то делать, благодарить судьбу за шанс, воздавая ей за эту милость ударным трудом. Пусть на своем мизерном участке работы, но тут главное не масштаб, а качество. И усердие.
Дед развернулся вместе с креслом к письменному столу, на котором стоял ноутбук капитана Рабиновича. Следователь уже закончил подготовку к рапорту и теперь только ждал, когда начальство настроится на продолжение работы.
— Докладывай, — разрешил Дед.
— Начну с записи, товарищ полковник! — бодро заявил Рабинович и запустил видеофайл.
Видеозапись была препаршивейшей. В кадре метались какие-то серые тени, рука у оператора тряслась, как с похмелья, в объектив летела кирпичная крошка, повсюду клубилась пыль, да еще и сверкали вспышки. Приличным мог считаться только финальный трехсекундный эпизод, когда бестолковый оператор растянулся на полу. То ли, рухнув, он догадался, наконец, включить камеру в режим тепловизора, то ли ценная аппаратура сама перешла в этот режим от удара о пол, но изображение стало негативным, зато прекратило скакать и стало более-менее четким, хотя бы в плане контуров. На картинке было нетрудно рассмотреть контуры трех «теплых» персонажей: лежащего Воронцова, стоящего на четвереньках Танка и бегущего к двери провокатора. Причем Ворон попадал в кадр почти целиком, Танк тоже, а шпион только от пяток до шеи. То есть ни о какой идентификации третьего фигуранта речь не шла.
Танк пребывал в нокдауне, но это не помешало ему наугад махнуть здоровенной клешней и ухватить врага за куртку. Впрочем, старания бойца пропали даром. Враг успел набрать приличную скорость, и остановить его таким способом было нереально. Послышался треск ткани, в кулаке у Танка остался клок от куртки, а враг помчался дальше, унося из поля обзора и ноги, и пленницу. В кадре остались только теплые следы на полу, которые «простывали», вопреки пословице, довольно медленно.
— Хорошая техника, — заметил Дед. — Жаль, мало ее у нас.
— В тепловизорах германий используется, а все его месторождения серпиенсы для своих нужд зарезервировали, — капитан Рабинович вернул запись на несколько секунд назад. — Видите, лоскут в руке у Танка?
— Вижу, что с того?
— Вот, — капитан выложил на стол прозрачный пакетик с обрывком ткани. — С него все и началось.
— Это я уже понял, — полковник поморщился и открыл папку. — Только ты пока не удивил меня, Рабинович. Ну, лоскут, ну, запись… безголовая. Что тут еще? Список грехов неизвестного провокатора на три листа. Экспертиза какая-то. Что у тебя конкретно имеется?
