Мне вдруг показалось, что смерть Стрельца была предопределена и предназначена именно для этой цели: провести карнавальное похоронное шоу на площади, чтобы показать всему народу, как ничтожна жизнь человека и как она беззащитна перед могуществом Монка и его новой религией. А вернее, перед волей Намцевича. Конечно, лучшей жертвы для заклания было бы не сыскать. Но если Стрелец был выбран для показательных похорон, а вернее, глумливого сожжения, то убившие его – преступники вдвойне. Они загубили не только одинокую неприкаянную душу, но и ввергают в бездну других людей, покорно глазеющих на помост.
С отвращением я смотрел на то, что творит Монк и его люди. Зачем надо разрисовывать труп красной, белой и синей красками? Цветом флага России, догадался я. Символически, что ли? Зачем изображать пентаграммы и звезды на его теле? Совершать какие-то каббалистические пассы? Петь гнусавые гимны, двигаясь по кругу? И наконец – апогей безумия! – распиливать покойника и прилюдно расчленять его? Какой во всем этом тайный смысл? Я больше не в силах был смотреть на весь этот отвратительный сатанизм, который буйным цветом вдруг расцвел в поселке – частичке России.
Я заметил, что многие люди вместе со мной стали покидать площадь, уводить своих детей. Это зрелище похорон было невозможно вынести. Но джипы в проулках были поставлены так, что загораживали выход с площади, а дюжие охранники не пускали прорывающихся назад людей. А возле них появились еще и добровольцы из местных жителей, крепкие молодые парни, которые тоже стояли молчаливой стеной, отталкивая народ. Местная зондер-команда Намцевича. Словно он, истинный автор этой мистерии, специально задался такой целью: чтобы толпа досмотрела все до конца.
Позади меня взметнулся столб пламени, раздался возбужденный рев. Языки костра устремились высоко вверх, грозя обжигающим огнем небу, а проповедник Монк держал в поднятой руке голову Стрельца, продолжая безумно кричать, пока не бросил ее в желтое пламя. Страшный обряд подошел к концу… Только тогда я смог покинуть площадь, потеряв где-то Барсукова и не встретив никого из своих друзей. И в одиночестве вернулся домой.
Милена, подметая пол, встретила меня такими словами:
– А я обед приготовила.
– Это на тебя совсем не похоже: в руках – веник, в кастрюле – щи. Ты не заболела?
– Нет. Я меняюсь. Сбрасываю змеиную кожу. Надеваю новую.
– Умница, – сказал я, целуя ее. – Я всегда догадывался, что ты и царевна-лягушка, и золотая рыбка, и принцесса змей.
Я спустился в подвал, достал из запасников бутылку вермута и поднялся обратно. А вскоре пришли Комочков с Марковым, а за ними и Ксения с Барсуковыми. Мы снова были все вместе.
– Ужасное зрелище! – первой поделилась своими впечатлениями от похорон Ксюша. – И все это в двадцать первом веке. Куда президент смотрит?
– В карманы олигархов, не перепадет ли еще чего, – усмехнулся Комочков.
– Все они только болтать горазды, – заметил Сеня. – А на деле обирают Россию до нитки и готовы расчленить ее на куски. Но о народе поют грамотно.
– Да и со свечками любят покрасоваться, – добавила Маша.
– Бросьте! – отмахнулся Марков. – Что двадцатый первый век, что пятнадцатый – какая разница? Человек остается самим собой во все времена. Жадность, зависть и подлость. Что наверху, что внизу пирамиды. Наливай! – протянул он мне свой бокал. – Чего раззявился?
Потом мы сели обедать. Но я так и не успел попробовать кушанья Милены, поскольку в наружную дверь постучали. Меня ждал очередной сюрприз. На крыльце стоял местный учитель – Клемент Морисович Кох, которого я меньше всего ожидал увидеть у себя дома.
– Проходите, пообедаем вместе, – сказал я.
– Нет, спасибо, – поспешно ответил он, испытывая некую неловкость. – У меня к вам конфиденциальное дело.
– Весь внимание.
– Давайте пройдемся, если это вас, конечно, не затруднит.
Мы вышли с ним на улицу, а потом свернули вниз, в сторону болота и березовой рощицы. Клемент Морисович смущенно молчал, ведя меня явно к Волшебному камню. Уж не хочет ли утопить в болоте? Но я чувствовал, что он должен сказать мне что-то очень важное, поэтому не торопил с началом разговора. Наконец мы выбрались на площадку, где лежал этот чудесный осколок метеорита.
– Здесь мое любимое место, – произнес Кох. – Думается как-то лучше. Уносишься, знаете ли, в мечты…
– Некоторые утверждают, что все это – следствие болотных газов, скопившихся где-то неподалеку, – сказал я, а сам подумал: «Не приводила ли и его сюда Девушка-Ночь?»
– А вот Александр Генрихович считает, что под этим камнем сокрыта бессмертная голова Лернейской гидры, – усмехнулся учитель. – Глупость, конечно. Всем нам хочется верить в какой-то свой миф, близкий по духу.
– А Намцевичу близки гидры, тифоны, химеры и ехидны.
– Они тоже жители нашего мира, как и феи, эльфы, ангелы. А я вот думаю, что сам камень – это сакральный кладезь тайных метафизических знаний и откровений. Который тысячелетиями безуспешно ищут люди по всей земле. Но он здесь, в России, в этом поселке. А может быть, он – средоточие русской души? Со всеми ее плюсами и минусами.
– Интересная мысль. Вы – философ-романтик?
– Я простой репетитор у сына местного нувориша. Но я, собственно, в данном случае обычный почтальон, – тут Клемент Морисович тягостно вздохнул: – Вам письмо.
Он протянул мне незапечатанный конверт.
– Это от Валерии, – добавил Кох. И вновь последовал едва слышный вздох. «Трудную миссию он на себя взял, – подумал я. – Если учесть, что любит эту девушку».
– Вы знакомы с содержанием письма? – спросил я на всякий случай.
– Что вы! Как вы могли такое подумать? – взмахнул он руками. – Если бы она желала, то не преминула бы сама сказать об этом. А так… нет, ни в коем случае!
Я углубился в чтение. В послании было всего несколько фраз: «Если вам дорога ваша жизнь и жизнь ваших друзей, то вы должны попытаться сегодняшней же ночью пробраться в замок и встретиться со мной. Вы знаете, где меня найти. Промедление недопустимо. Условным сигналом будут четыре коротких удара в мою дверь. Я буду ждать вас и не спать всю ночь».
– Вы можете сказать, что здесь вообще происходит? – спросил я, убирая письмо в карман.
– Больше я ничего не могу добавить, – ответил учитель, на его бледных скулах вдруг заиграл нездоровый румянец. – Поскольку это касается других людей. У меня такое правило. Не вмешиваться.
– Правило теплохладных. О, если бы ты был холоден или горяч! Помните эти евангельские слова?
– У меня отличная память.
– Но хотя бы кто такая Валерия?
– И об этом я не вправе вам говорить. Если она пожелает, вы узнаете об этом от нее самой. Но зато я могу сообщить вам другое, что касается непосредственно вас. Речь идет о том спиритическом сеансе у Дрынова.
