Стоило нам оказаться за дверями больницы, Джоанна заявляет:
— Это должно прекратиться. Наша жизнь в госпитале. Все смотрят на нас как на пациентов.
Для меня это не проблема. Я могу переехать в отсек своей семьи, но у Джоанны здесь нет жилья. Если она попытается получить выписку из больницы, они не позволят ей жить одной, даже если она ежедневно будет посещать беседы с главным врачом. Думаю, они могут сложить два и два насчет морфлия, что только ещё больше, по их мнению, подтверждает её неуравновешенность.
— Она не будет одна. Я буду житьс ней, — заявляю я. Мне возражают, но Хеймитч занимает нашу сторону, и мы будем спать в отсеке напротив Прим и моей мамы, которая соглашается приглядывать за нами.
После того, как я принимаю душ, а Джоанна протирается мокрой тряпкой, она бегло осматривает место. Когда она распахивает ящик, в котором лежат мои немногочисленные пожитки, то быстро его захлопывает.
— Прости.
Я думаю, что в ящике Джоанны нет ничего, кроме её казенной одежды. Что у неё нет ни одной вещи в мире, которую бы она могла назвать своей.
— Все в порядке. Ты можешь покопаться в моих вещах, если хочешь.
Джоанна открывает мой медальон, изучая фотографии Гейла, Прим и моей матери. Она раскрывает серебряный парашют, вытаскивает втулку и надевает её на мизинец.
— Один взгляд на неё заставляет меня испытывать жажду.
Затем она натыкается на жемчужину, которую подарил мне Пит.
— Это…
— Да, — говорю я. — Каким-то образом сохранилась.
Я не хочу говорить о Пите. Одно из преимуществ тренировок — мне некогда думать о нём.
— Хеймитч говорит, ему становится лучше, — произносит она.
— Может быть. Но он изменился, — говорю я.
— Ты тоже. И я. И Дельф, и Хеймитч, и Бити. Не говоря уже об Энни Креста. Арена довольно-таки неплохо испортила всех нас, не думаешь? Или ты всё ещё чувствуешь себя девочкой, вышедшей добровольцем вместо своей сестры? — спрашивает она меня.
— Нет, — отвечаю я.
— Есть одна вещь насчет которой мой доктор, я думаю, прав. Назад пути нет. Так что мы вполне можем заниматься своими делами, — она аккуратно возвращает мои памятные подарки в ящик и забирается на кровать напротив меня как раз тогда, когда гаснет свет. — Ты не боишься, что сегодня ночью я тебя убью?
— Будто бы я тебя не одолею, — отвечаю я. Мы смеёмся, чувствуя себя настолько выжатыми, что если сможем встать на следующий день — это будет чудо. Но мы встаём. Каждое утро мы встаём. И к концу недели мои ребра чувствуют себя как новые, а Джоанна собирает винтовку без чьей-либо помощи.
Солдат Йорк одобрительно кивает нам, когда мы выполняем план на сегодня.
— Отличная работа, солдаты.
Стоило нам выйти из зоны слышимости, как Джоанна ворчит:
— Думаю, выиграть Игры было легче.
Но выражение её лица говорит, что она довольна.
Мы даже в почти хорошем настроении, когда идем в столовую, где меня ожидает Гейл, чтобы вместе поесть. И гигантская порция тушеной говядины отнюдь не ухудшает расположение духа.
— Сегодня утром прибыли первые партии продовольствия, — рассказывает мне Сальная Сэй. — Это настоящая говядина из Дистрикта-10. Не ваши дикие собаки.
— Не припомню, чтобы ты от них отказывалась, — кидает Гейл в ответ.
Мы присоединяемся к группе, включающей в себя Делли, Энни и Дельфа. Дельф заметно изменился с тех пор, как женился. Его прежние воплощения — испорченный капитолийский сердцеед, которого я встретила до Двадцатипятилетия, загадочный союзник на арене, сломленный парень, пытавшийся помочь мне пережить всё это — заменили кем-то, излучающим жизнь. Впервые всем предстает настоящее очарование Дельфа — скромный юмор и покладистый характер. Он ни на секунду не отпускает руку Энни. Ни когда они идут, ни когда едят. Сомневаюсь, что он делает это преднамеренно. Она же целиком отдается ослепляющему счастью. Ещё есть моменты, когда можно сказать, что нечто прокрадывается в её рассудок и другой мир забирает её от нас. Но несколько слов из уст Дельфа возвращают её обратно.
Делли, которую я знаю с малых лет, но никогда о ней много не задумывалась, выросла в моих глазах. Ей рассказали то, что Пит сообщил мне в ночь после свадьбы, но она не сплетница. Хеймитч говорит, она мой лучший защитник в те моменты, когда Пит выходит из себя и начинает рвать и метать из-за меня. Всегда занимает мою сторону, списывая его негативное восприятие на капитолийскую изощренную пытку. Она оказывает гораздо большее влияние на него, чем кто-либо другой, в основном, потому, что он действительно уверен в ней. В любом случае, даже если она преувеличивает мои хорошие стороны, я ценю это. Честно говоря, немного приукрашивания не помешало бы.
Я умираю с голоду и тушеное блюдо настолько вкусное — говядина, картошка, репа и лук в густом соусе — что я заставляю себя не торопиться. Во всей столовой ощущается радостное оживление, вызванное вкусной едой. Как же она может делать людей добрее, веселее, жизнерадостнее и напоминать, что продолжать жить — не ошибка. Действует лучше, чем любое лекарство. Поэтому я стараюсь продлить удовольствие и присоединяюсь к разговору. Намазывая подливку на хлеб и, понемногу откусывая, слушаю какую-то забавную историю Дельфа о морской черепашке, стащившей его шляпу.
Смеюсь до тех пор, пока не осознаю, что здесь стоит он. Прямо напротив стола, позади свободного места рядом с Джоанной. Смотрит на меня. Кусочки хлеба с соусом застревают в горле и я начинаю кашлять.
— Пит! — говорит Делли. — Так приятно видеть тебя на ногах… и поправившимся.
У него за спиной стоят два огромных охранника. Он держит поднос неловко, на кончиках пальцах, поскольку его запястья скованы короткой цепью.
— Что это за миленькие наручники? — спрашивает Джоанна.
— Мне ещё не совсем доверяют, — говорит Пит. — Я даже не могу присесть здесь без вашего разрешения. — Он кивает головой в сторону охранников.
— Разумеется, он может сесть здесь. Мы же старые друзья, — произносит Джоанна, похлопывая по сиденью рядом с собой. Охрана разрешает и Пит садится. — В Капитолии у нас с ним были соседние камеры. Мы очень хорошо ознакомились с криками друг друга.
Энни, сидящая напротив Джоанны, затыкает уши и покидает реальность. Дельф посылает Джоанне грозный взгляд и обнимает девушку.
— Что? Мой врач говорит, я не должна подвергать мысли цензуре. Это часть моей терапии, — заявляет Джоанна.
Жизнь ушла с нашей маленькой вечеринки. Дельф шепчет что-то Энни, пока она потихоньку не убирает руки. Потом следует длительное молчание — люди притворяются, что едят.
