– Отставник, ты тоже… как они думаешь? – пролепетал окончательно сбитый с толку Робинзон. Старик приподнял удивленно брови, но ясно было, что его удивление не относится к тому обстоятельству, что молодой человек вдруг перешел на «ты».
– А что тебя смущает?
– Все. Я ничего не понял, а я так не люблю. Как будто все вокруг что-то такое знают, что-то такое важное понимают, а я – дурак дураком.
Глаза Отставника светились совсем не старческим задором – в глубине двух синих озер скакали искорки смешинок.
– Не любишь, значит. А хочется – чтобы все вокруг в дерьме, и один ты – д’Артаньян?
Робинзон вздрогнул при упоминании французского дворянина, словно бы в его бредовый сон вклинился обрывок еще более сумасшедшей реальности. Он не нашелся, что ответить. Отставник сам за него продолжил:
– Про Древних? А что тут голову ломать – нет их, и баста. Что-то такое есть, конечно, но это, знаешь, как шапкой море черпать. Судьба – и баста. Так оно проще. А мы под штабом ходим. А штабные – у них, как и у нас с тобой, по две руки, по две ноги, и все прочее хозяйство имеется.
– Ну ладно, но те существа, что нас сюда тащили, их-то все видели… В «Легенде» они называются Звездными Гончими.
– А шут его знает. Может – бесы. Скорее всего и наверное – бесы. И оставь ты их в покое, дались они тебе!
– Бесы, – безнадежно повторил Робинзон.
«Просто непостижимо. Или я на своем острове окончательно и бесповоротно умом тронулся, или…»
– Ты прямо как неродной, – сказал Отставник, направляясь к уже готовому к выступлению отряду.
И тут Робинзона прорвало, прорвало по-злобному:
– А я и есть неродной. Нерусский. Немец, хоть и поволжский.
Отставник повернулся и посмотрел на него – Робинзону показалось – как-то снисходительно и ласково. Потом похлопал молодого человека по плечу:
– Это ничего. Не бери в голову.
– У нас и цыган есть, – добавил выскочивший откуда-то сбоку Рыжик. Но Робинзон уже сам себе удивлялся. Тоже мне – немец. Ни в фатерлянде он никогда не был, ни по-германски не говорил, как и его предки со времен чуть ли не Екатерины Великой…
Однако остался в душе какой-то осадок от разговора. Даже более мутный осадок, чем после его фиаско с разоблачением «узурпации власти». Говорить с уймой народу о теме – актуальней некуда, и не понять совершенно, как думает каждый из говоривших… Да, впору пришлось бы объяснение, что говорил иностранец с аборигенами, периодически упираясь в языковой барьер.
«Да полно, разве не было такого раньше? – спросил себя Робинзон, двигаясь вместе со всеми в колонне вдоль частокола. – Просто раньше не было особых причин продолжать разговор после того, как проявилось малейшее непонимание. Теперь же – все мы в одной упряжке».
Над их головами изредка хлопали одиночные выстрелы, редкие и словно бы выпущенные рукой скупердяя. Трудно определить – то ли здесь уже наступил полный кризис боеприпасов, то ли поблизости от северной части частокола на косе не было и сколь-нибудь значительных сил неандерталов. Скорее всего, верным было второе предположение – после неудачи ночного наскока со стороны юга неандерталы устроили к полудню грандиозное наступление через лиман, продолжая одновременно штурмовать с огромными потерями Трущобы и Сергеев форт. Однако основная сила переправившихся обрушилась на север, двигаясь по никем не обороняемой косе, выходя во фланг поселению Юргена. Там сейчас кипела нешуточная схватка. Шутка ли – прорвись они там, и открывался сразу незащищенный Маленький Китай и дорога дальше, в самое сердце колонии – к опорной базе и Золотому полуострову. Их отряд должен был идти на помощь Трущобам и резервным силам штаба, брошенным для ликвидации прорыва.
Робинзон же все терзался своим непониманием того, что же подразумевают колонисты под Древними и как к ним относятся, – неужели и впрямь считают их сказкой, выдуманной Вовкой на досуге? Не может такого быть. Однако…
– Слушай, мужик, – тихо обратился Робинзон к охотнику, шедшему впереди.
Тот обернулся:
– Ну, чего тебе? Если патронов – так нет у меня, да и берданки у нас разные. Гранату не дам, сразу говорю.
– Да нет, я не о том. О чем вы там говорили?..
– Где там?
– Ну, на привале.
– А… да вообще. За жисть. Чудной ты. Или мандраж перед боем?
Робинзон отстал. Вот так-то. За жисть… И он – тевтонское отродье, одичавшее на одиноком острове посреди чужого океана, видимо, ничего в этой «жисти» не понимал.
Меж тем они вышли в распахнутые ворота, держа пальцы на спусковых крючках. Ни одного живого врага. Одни мертвые. Слева темнела синяя громада волнующегося залива, справа голубел лиман. Обычный предвечерний туман висел над косой метрах в трех, но как он ни поглощал звуки – все же слышались выстрелы и крики неандерталов с той стороны, где должны были быть Трущобы.
– Нет еще Флинта, чтоб его!.. Развернуться цепью, от воды до воды. Друг друга не терять. Патроны жечь – по усмотрению, с головой. Вперед никому не вырываться. Два свистка – стой, один – вперед.
Отставник отдал свои нехитрые распоряжения и тут же двинулся вдоль жиденькой цепи влево, чтобы следить, не плывет ли клятый флагман. Люди быстро потеряли друг друга из виду в переплетении песчаных горок, выветренных глыб песчаника и жестких кустов.
Робинзон шел по неясной, то и дело пропадающей тропинке.
Два или три раза слева и справа от него слышались одиночные выстрелы, следовали свистки.
Цепь останавливалась, выравнивалась, снова ползла вперед.
Пока что им попадались только раненые неандерталы, уцелевшие после атаки через лиман.
Впереди показалось место побоища – видно было, как кружатся над мертвечиной птицы и три-четыре мелких змееголова…
Пульсирующая вокруг и внутри него боль постепенно истончалась, красная муть порозовела, постепенно прореживаясь, и сквозь нее Димон различил искривленное приземистое деревце, возле которого упал.
Он рывком приподнял голову и обвел окружающую действительность мутным взглядом.
Багровый ад отступил.
Теперь ему отчетливо стала видна вода лимана, темная полоска джунглей дальнего берега и дерево. На нижней, давно высохшей ветви расположился змееголов. Тварь вальяжно сложила перепончатые крылья, глаза были прикрыты радужной пленкой, которая часто пульсировала. Где-то над головой раздавались хриплые птичьи крики, хлопанье крыльев, но все это с трудом пробивалось сквозь густую пальбу, несущуюся со стороны Трущоб.
Димон поглядел на свою онемевшую руку, конвульсивно стиснувшую автомат без магазина.
