Я так и уснул, сидя. Мельник накрыл меня, вытряхнул трубку, сунул мне в карман.
– Пошли, немчура поганая, чего вылупился? Я тебе за такого человека кишки сейчас на кулак намотаю, тварь. Это надо – Медведя из строя вывел. А если бы убил – я тебя бы бритвой, как балык, бы строгал, по миллиметру.
Он так и увел немца, ворча. Как будто немец понимал его угрозы.
Заштопаемся и дальше пыхтеть
Меня растолкали. Я с трудом открыл глаза и столкнулся с внимательным и тревожным девичьим взглядом.
– Товарищ старшина, пойдёмте, вами займёмся.
Я потряс головой и чуть не упал при этом. Она меня удержала.
– Тяжёлых в медсанбат отправили?
– Да, уже всех обработали и отправили на грузовике сразу на станцию. Пойдёмте. Вас надо срочно оперировать – все бинты промокли.
– Как тебя зовут, красавица?
– Ксюша.
– Ксюша? Пойдём, Ксюша. Не надо, я сам. Нет, я нормальный. А ты знаешь, про тебя песня есть. Слушай:
Ксюша, Ксюша, Ксюша,
Юбочка из плюша, русая коса.
Ксюша, Ксюша, Ксюша,
Никого не слушай!
И ни с кем сегодня не гуляй!
Пропел я ей хриплым голосом. Отхлебнул ещё из фляги. Мимо меня ехали наши «мухоморы». Подошла артиллерия. Теперь мы дадим немцу прикурить!
Меня завели в палатку, уложили, включили лампу. Лицо в белой шапочке и маске склонилось надо мной. Бездонные карие глаза, чёрные брови.
– Как вы себя чувствуете? – спросил молодой женский голос. Хотел нагрубить в ответ, но осёкся – был бы передо мной мужик – выматерился бы.
– Было бы хорошо – не встретились бы.
Холодный предмет прошёлся по груди, стяжка бинтов ослабла.
– Анестезию, – сказала врач сквозь маску.
– Побереги анестезию для тяжелых. Мне лучше дай флягу. Там, в боковом кармане брюк.
– У нас достаточно лекарств.
– Их никогда не бывает достаточно. Сегодня был только первый бой. И он ещё не закончен. А дня через два-три нас окружат, и вообще о снабжении можно будет забыть. Сейчас меня пожалела, а послезавтра будешь ноги отпиливать на живую. Побереги.
– Как вас зовут?
– Меня не зовут, я не Снегурочка, я сам прихожу. Это шутка. Витя я.
– Шутишь? Значит, жить будешь. А фамилия?
– Из-под этой маски обращение по фамилии будет оскорблением. А помирать я передумал. Меня и так сегодня танком задавили, застрелили, но я не помер. А уж под такими прекрасными глазами умирать и вовсе стыдно.
– Ну, тогда терпи, Витя!
Я зажмурился. И началось! Она долго ковырялась у меня в груди. Сначала пулю вытащила – она о таз звякнула, потом что-то там ещё ковыряла, рану чистила, наверное. Потом шила. На живую. Сам просил. А я зубами скрипел. И боялся сознание потерять или заорать. Вот, наконец, свежий шов облили чем-то (судя по шипению – перекисью), стали бинтовать.
– Так вот ты какой, Медведь! Теперь я тебя узнала. Молодец, настоящий солдат!
– Ты знаешь меня?
– Все о тебе только и говорят, а вот вижу впервой. Ну ладно, мне пора!
– Постой, как твоё имя?
– Некогда мне, больной! И я тоже не Снегурочка, сама прихожу. И ухожу.
– Вот чёрт!
Другая девчоночка заканчивала мне перевязку. Я сел – так ей было удобней.
– Больно? – сочувственно спросила она.
– Терпимо. Жаль, рука не слушается.
– Это отойдёт. Пока на перевязи поносишь. А через недельку отойдет. Через пару-тройку недель выпишешься.
Я рассмеялся:
– Дорогая, пока ноги ходят – их здесь не удержишь! Я только из госпиталя и обратно в палату – вот уж дудки! Не все ещё немцы кончились. Куда же ты столько намотала? Как я броню одену? Кадет?
– Здесь я! – отозвался голос с той стороны палатки.
– Всё, пошёл я. Благодарю за работу. И этой, Снегурочке, передай мою благодарность и привет!
– Так нельзя! Я буду жаловаться на вас.
– А вот это – всегда пожалуйста! В письменной форме. Устно они и слушать не станут.
Я вышел из палатки. Кадет подхватил меня.
– Не надо меня обнимать – не девушка. Обнимать надо тех красавиц, что внутри. Что-то я заблудился, где мои вещи?
Добрёл до стены, с помощью Миши оделся. Хорошо, что все мои вещи расстёгивались полностью. Как бы я через голову надевал гимнастёрку? Кадет успел даже кровь застирать. Только всё мокрое было. Потерплю, не сахар, не растаю.
– Больно, дядь Вить?
– Больно, Миша. Даже не пробуй пулю ловить грудью. И чего ты меня дядькой кличешь? Племянничек выискался. Пошли Тараса искать.
– А чего его искать – вот он – в овраге расположился. Там безопаснее, говорит.
– Правильно говорит. Сколько раз вам говорить – самому сдохнуть – невелико умение. Врага надо заставить помирать – вот искусство.
– Сам-то помни об этом. Я только до Мельника добрался – гляжу – в атаку старшина пошёл. Один на весь мотоциклетный батальон. А нас – пулемётом от тебя отрезали. Пока «лешие» пулемёт подавили, пока нашли тебя. Чуть не опоздали.
– Так вы опоздуны! Один – в доме окопался – выручай его, эти «чуть не опоздали». Ладно, Миш, не серчай на старого, больного Медведя. Ворчун я просто. В том, что я ранен – один я и виноват. На рожон полез – вот и огрёб. А тебя пытаюсь предусмотрительности научить. А, Тарас! Сколько лет, сколько зим! Помоги спуститься в твою берлогу инвалиду штурма безымянного полустанка! Рассказывай! Это позже. Как там дела у Ё-комбата на мостах?
– А вот ротный и расскажет. Товарищ капитан, вы оттуда?
– Ага! Тарас, чайку бы. Да жевнуть чего. Где кухни потерял?
– Нигде не терял. Всё готово, хоть сейчас роту кормить можно. Они ещё на марше печи затопили.
– Погоди, Тарас, не тарахти. Что там?
– Огребли мы по самое не балуйся!
Оказалось, что неожиданной атакой на рассвете удалось застать немца у мостов врасплох, так же как и здесь. За несколько минут очистили от врага его окопы, захватили мост, но удержать не смогли. Попали под плотный огонь зениток, пулемётов и миномётов. А потом и немецкие танки подошли. Комбат решил, что это подошли основные силы немецкой танковой дивизии. Группы, перебежавшие мост, понесли наибольшие потери, оказались отрезанными плотным огнём на том берегу. Надо было их вытаскивать. Пока развернули захваченные пушки, отогнали танки, один при этом сожгли, подавили зенитки и пулемёты, эти группы постоянно находились под перекрёстным огнём. Когда огонь врага ослаб, бойцы поднялись на прорыв через мост. Дошли немногие. Хорошо хоть мосты сжечь успели, закидав их бутылками с горючей смесью.
– Наказал нас немец за наглость.
– Это да. Но этой же наглостью мы малой кровью их батальон уничтожили и за реку их вышвырнули. Нормально.
