Я пришел заранее, взял себе литр нефильтрованного, а ему, как он любит, половинку черного.
Клещ явился минута в минуту.
Невысокий он мужик, на полголовы меня ниже, но очень раскачанный. Ноги короткие, руки длинные, голова и все конечности прилажены к торсу, который – чистый квадрат. Притом крепкий такой, непробиваемый квадрат. Нос у Клеща выдающийся, можно сказать, живой таран с мелкими синенькими алкогольными прожилочками. На лбу – несколько продольных морщин. Кожа странного оттенка, сероватая, землистая, к тому же испещренная муравьишками мелких родимых пятен. В конце концов, Клещ – не на сто процентов человек. Темные сталкеры славились тем, что приобретали особые способности, накачивая себя вытяжками из артефактов. Они чувствовали Зону каким-то иррациональным, немыслимо точным чутьем, они знали, кто из их клана и где находится, они могли едва ли не за сутки предсказать выброс. И они считались сверхъестественно сильными бойцами. В какой-то степени темные стакеры являлись порождениями Зоны.
Но чего бы ты ни получил не совсем человеческого, а за всё надо расплачиваться кусочком человеческого.
Во-первых, Зона иногда могла им приказывать. И ни один специалист не расскажет вам, парни, каким органом они ловили ее приказы и до какой степени могли ослушаться их. Даже мы с Михайловым не скажем. Во-вторых, потомства Зона их лишила бесповоротно. То, что темный сталкер способен влить в женщину, к зачатию никогда не приведет. В-третьих, они не могли безнаказанно выйти из Зоны. Одни через несколько дней, а другие через несколько часов, но все они неизбежно превращались в разлагающееся мясо. Клещ – единственное исключение. Я уж не стану тут распространяться, почему так вышло, но он может жить вне Зоны. По его словам, первые три месяца вне Зоны он болел постоянно. Потом адаптировался. Но здесь, на большой земле, он – полчеловека, а там, за Периметром, – цельный человек. Вернее, цельный почти-человек.
Выглядел Клещ на предпенсионера. Не шестьдесят, но уже далеко за пятьдесят. Седой, редковолосый, будто череп у него пророс пучками ле́сок. Шея одрябла. Между тем, я точно знаю, что он родился в 1986-м и сейчас ему сорок. Всего на десять лет старше меня.
Вне Зоны он… как бы правильнее сказать, ребята? Так, чтобы вежливо и точно в одно и то же время? Вне Зоны Клещ быстрее изнашивается.
Когда-то он являлся не просто рядовым темным сталкером, а главой клана. Потом воевал с собственным кланом и при мне в одиночку перебил последних темных. Ему тогда нравилась идея, согласно которой предателей не надо оставлять среди живых…
Кажется, теперь он последний темный сталкер.
Или, в свете последних событий, предпоследний.
Подошел, молча пожал руку, сел.
Черная футболка без надписей. Джинсы со споротым лейблом. Кроссовки отечественного производителя, мятые-ношеные. И титаническая стальная пряжка на ремне с надписью: «Нет!»
Человек с очень большими деньгами. Но если бы кто-то сказал ему: «Клещ, тебе бы лучше выглядеть на столько, сколько ты сто́ишь», – он бы даже внимания не обратил на этакую чушь.
Выпив парой глотков нольпятую пива, заказанную мной заранее, он послал официанта еще за тремя ноль-пятыми разных сортов и начал разговор:
– Отработаем дружеский ритуал. О бабах: когда-то у меня была женщина, с которой я не испытывал скуки. За последние годы я перепробовал уйму других, очень разных, просто до опупения разных, но ничего столь же интересного не нашел. О работе: я не работаю и не хочу работать. О любимых занятиях: про стендовую стрельбу ты давно знаешь, а теперь я еще и лютый турист, бешеный спелеолог, неистовый черный археолог.
– Мечтаешь отыскать клад?
– Держишь меня за кретина? Черная археология у нас в стране уголовно наказуема, так?
– С утра была.
– А мне всегда нравилось нарушать закон для души, а не из-за пошлой корысти.
– Ну а если все-таки найдешь?
– Когда найду, тогда и буду думать. Теперь о деле…
Он одним махом опрокинул в себя еще одну кружку.
– Значит, о деле. Всё, что смог пообещать Миха, малоинтересно. И высовываться мне совсем не хочется. Ты хоть представляешь себе, сколько народу из старой Зоны в самых светлых снах видят мой труп? Как ты знаешь, я был проказливый парень… А государство наше ни о чем молчать не умеет. Оно говорливое по природе. Отсюда вывод: тебе, проныра, придется нарисовать исключительно серьезный аргумент для сотрудничества с ЦАЯ. Невдолбенно серьезный, я бы сказал. Вот пивка попить я с тобой всегда с удовольствием. Или хочешь, есть в Крыму одно местечко… возьмешь жену, если она все еще тебе не обрыдла… не сомневайся, я всё оплачу. Очень перспективный пещерный храм…
Я шел на встречу с ним в полной уверенности: найду какую-нибудь щелочку в его броне. И куда теперь улетучивается моя уверенность?
– Ты бывал в Зоне после того, как…
– Закажи-ка мне кофе.
– После пива?
– Да хоть во время. Капучино.
– Так ты не ответил насчет Зоны…
– И латте мне тоже закажи.
– А в новой, московской, ты…
– И по-венски.
– А…
– И по-турецки.
Я заказал всё перечисленное.
Содержимое еще одной кружки ушло в недра Клеща. Принесли кофе. Кофе он не тронул. С интересом принялся разглядывать заоконный ландшафт.
Не захочешь, а поймешь: если я приглашу его посетить Зону из ностальгических соображений, он туда не пойдет. Либо Клещ и без наших соплей ходит туда из соображений иного порядка, либо не испытывает ностальгии, либо не считает данный вид заманухи достаточно привлекательным.
А я как раз хотел порассказать ему о чудесах и диковинах московской Зоны… Там, мол, так интересно, столько необычного! Не желает ли ветеран окунуться в экстремальный туризм, модель 2.0… Ветеран, я вижу, ничего подобного не желает.
Ему там хорошо, ему там лучше, чем здесь, я точно знаю! Но ни в какие торги Клещ на почве легального допуска за Периметр вступать не собирается.
Молчу, думаю. Вдруг он сам задает вопрос:
– Что-то в тебе не то, проныра. Ты… как будто из людей на минуточку выходил. Было?
Темный сталкер… До сих пор видит вещи, для нормальных людей невидимые.
– Было, Клещ. Как ты заметил?
– Никак. Объяснить не смогу. Псы различают живых существ по запаху, коты – по звуку. А у меня есть еще какая-то… распознавалка. В том, как я тебя чувствую, появилась нечеловеческая долька. Правда, недействующая. Она вроде шрама: дыра в тебе зарубцевалась, а шрам остался. Глубоко тебя… Не спрашиваю, кем ты там побывал, твое дело. Радости, наверное, из этого вышло немного.
– Радости? Радости я имел до хрена, Клещ. Можно сказать, даже счастья. Каждый день с утра до вечера – вагонами. Только счастье это тоже было… не для людей. Вроде электрода в центре наслаждения: час за часом подают слабый ток, легкий кайф не уходит. Дозу понемногу повышают, а ты потом…
