— Что это? — Я недоверчиво рассматривал переливчатый осколок. Ну страз и страз. На такие я насмотрелся на блузках и джинсах девчонок в моем родном мире.
— Лекарство, что… Ладно, пошли, Альшер. Что у вас с добычей на этот раз?
Я же направился в баню, вместе со всеми. Как оказалось, и запах, и ощущение запачканности с ног до головы, которое не отпускало меня на протяжении всего похода в «гармошку», ушло буквально за несколько минут. Чистая одежда, которую предложила нам закутанная по самые глаза девушка, пришлась кстати. Прежде чем одеться, я все-таки, хоть и с опаской, но прилепил к ноге стразик. Тот сразу прирос, словно его на клей посадили, но ни боли, ни других неприятных ощущений не возникло.
— Отлично, — протянул Ниршав, растягиваясь на одеяле с огромной кружкой пива в руках. — Вот за что я люблю эту работу — после похода самые простые удовольствия втройне дороги.
— И деньги, конечно, — подсказал Инсард.
— Деньги само собой. Они в любом деле хороши, хоть ты зарабатываешь плетением поясов, хоть разбиванием морд. Но здесь — особый смак в том, как тратишь их после того, как выберешься из «гармошки».
— Это у тебя нет кучи детей, только одна жена, а то б не говорил так. Плетением поясов не позарабатываешь. С теми деньгами, что там платят, моя семья по миру пойдет. И мне вот все деньги надо до них донести в целости, не погулять.
— Но свою-то кружечку пива ты после похода цедишь с удовольствием. Разве не так?
— Ну, убедил, убедил…
Они стукнули кружкой об кружку и с удовольствием сунули носы в пену. Угощение — печеные овощи с перченым соусом и куски мяса, пахнущего дымком, — им принесла все та же закутанная девушка. Пугливо покосилась на меня. Кажется, я слишком уж пристально ее разглядывал. Если судить по традициям нашего мира в тех его областях, где женщины прячутся в ткань с ног до головы, смотреть на них не принято, а кое-где и запрещено. Но удержаться было невозможно. Окутанная тонкими платками гибкая женская фигурка обретала особую таинственность и, как следствие, завлекательность. Невозможно было оторвать глаз, сознание сопротивлялось, жаждало дознаться, рассмотреть во всех подробностях то, что скрыто, и контролировать эту тягу было трудно.
Я устроился на одеяле и плаще поблизости от разбитого местными шатра, у жаровни, на которой жарились обещанные нашему капитану рыбины — такие огромные, что их головы и хвосты свешивались с решетки. Ароматный дымок время от времени сползал в мою сторону — он меня не раздражал. На этот раз слабость была приятная и не оковывающая — хорошо лежать вот так, растянувшись на мягком, прихлебывать слабое пивко, заедать его чем придется. А заодно развлекать себя, наблюдая, как из «гармошки» выходят уставшие группы, как отдохнувшие обратно туда заходят, как разгружают огромную подводу с провизией, пришедшую из ближайшего села.
Крестьяне действовали умно — здесь они не продавали охотникам свои услуги и свои припасы прямо, а как бы угощали от широты души, разумеется, охотно принимая предлагаемые им время от времени деньги. Охотники не скупились — поскупишься, а потом останешься без заботы, которая так нужна изможденному походом человеку, только-только выбравшемуся на белый свет из клоаки демонического мира. Старались и местные. Своими усилиями они без труда и без риска (которого требовала, к примеру, поездка с товаром на дальнюю ярмарку) обеспечивали себя живыми деньгами на добрый квартал.
— Ну, что скажешь? — спросил у меня Ниршав, устраиваясь рядом со своей порцией угощения. — Как впечатления?
— Даже не знаю, что сказать, — промычал я. — Но готов пробовать дальше.
— Уже хорошо.
— Кстати, на этот раз я чувствую себя намного лучше, чем в прежний. Быстро адаптируюсь.
— Не обольщайся. Тебя же маг лечил, так? Отсюда и лучшее самочувствие. Он ведь не каждый раз будет тебя поддерживать.
— Серт! — окликнул меня Альшер, и я в этот момент глубоко посочувствовал нашему капитану. Мы, в отличие от него, успели привести себя в порядок и теперь расслаблялись. Он же до сих пор улаживал какие-то дела, и уж наверняка не в пользу одного себя. Но и всех. — Тебе как предпочтительно — рассчитаться сейчас или когда все, по окончании сезона?
— В смысле — рассчитаться?
— Чтоб я тебе твою долю денег сразу отдал или потом?
— Чем я такой особенный? Потом, когда и всем.
— Ну что ж… Учти, завтра выступаем на рассвете. Так что не слишком-то наливайся пивом.
— Да куда там.
— И дай-ка мне взглянуть на твою аптечку. Ты показывал, я помню. Раз уж все равно идешь в арьергарде, то давай-ка я твою аптечку дополню, будешь помогать ребятам, если что. Пользоваться научу, разумеется. Только будь экономнее, все это средства очень дорогие.
Я, не возражая, потянулся к сумке и, поскольку аптечка лежала на самом дне, просто вывернул все содержимое на одеяло. Так и так потом все укладывать заново. Звеня, следом за фонариком на свет божий выкатились и дареные золотые браслеты.
Альшер уставился на них с таким видом, словно на их месте вот-вот готова была материализоваться какая-нибудь из тех демонических тварей, что наседали на нас в «гармошке».
— Это что? — осведомился он, ткнув пальцем.
— Как что? Браслеты.
— Откуда они у тебя?
— Ну откуда они у меня могут взяться? Получил на играх.
— На больших играх?
— На ежегодных, — поправил я, припомнив градацию гладиаторских действ.
— От самого императора?
— Разумеется. Ну, не из собственных рук, конечно.
— Ого! — воскликнул Ниршав, приподнимаясь на локте. Он смотрел на меня ошеломленно.
— Что ж ты молчал-то? — перебил капитан.
— О чем? О гладиаторском прошлом я сказал. О наградах? А какое они имеют отношение к ремеслу охотника?
— К ремеслу никакого, конечно. Однако ж… Позволь подержать? — Альшер принял браслет из моих рук с таким без малого благоговейным видом, что мне стало не по себе. Все-таки чего-то я в местной жизни не понимаю. — Мда… Но это ж в корне меняет дело.
— В каком смысле?
Но он мне не ответил, осторожно вернул браслет и заспешил прочь. Я перевел вопрошающий взгляд на Ниршава, но тот тоже не спешил ничего мне объяснять, смотрел улыбчиво, с таким видом, словно объяснять тут, собственно, было нечего, а мой вопрос — лишь свидетельство то ли рисовки, то ли подлинной запредельной скромности.
И я решил не задавать вопросов слишком уж настойчиво. Рано или поздно все равно все станет ясно. А чрезмерная моя непонятливость может вызвать подозрения.
