Если быть точным – снова захотелось выругаться, потому что он ругался с того самого момента, как его разбудили среди ночи.
Первым получил свою долю начальник охраны.
Еще даже не проснувшись толком, Клеев обругал его матерно, потом, уже взяв из рук охранника телефонную трубку, выругал звонившего, а выяснив, что звонит его личный и особо доверенный агент, выматерил его снова, на этот раз за звонок по слабо защищенной линии...
Потом материл водителя за недостаточную скорость, за внезапную остановку в тоннеле...
Откуда-то из-за тусклых фонарей вынырнули темные силуэты. Четверо вооруженных людей в боекостюмах.
Клеев даже не испугался. Может быть – не успел.
– Гони! – крикнул Клеев.
И дальше кино пошло с замедленной скоростью.
Олег, сидевший на переднем сиденье, одним движением руки разблокировал панель системы защиты, зажглись огоньки.
Теперь даже Клеев не может приказывать Олегу. У охранника задача – сохранить жизнь и свободу своего шефа. В момент нападения вся власть переходит к охране.
Сейчас начнет работать система активной защиты, мелькнуло в голове Клеева, и эти четверо, что так внушительно нарисовались возле машины, умрут. Нелетальное оружие в таких случаях не используется. Никаких предупреждений и предупредительных выстрелов...
Щелчок. Ни вспышки выстрела, ни грохота. Простой металлический щелчок, голова Олега дернулась вправо.
Водитель нацелил пистолет, который держал в левой руке, через плечо, в лицо Клееву. Правой – оттолкнул убитого и отключил пульт.
Дверцы автомобиля Клеева распахнулись.
Герман Николаевич не кричал и не сопротивлялся, когда его выдернули с заднего сиденья. Он знал, как нужно себя вести при похищении, и не собирался рисковать. Если бы его хотели убить немедленно, то водитель – ну, Митрич, ну, сука продажная! – просто еще раз нажал бы на спуск своего пистолета.
Потом, может быть, Клеева и убьют, но сейчас и здесь он не собирался торопить убийц.
Покорно принял мешок на голову и, не сопротивляясь, подчинялся всем приказам похитителей. Приказов, кстати, было немного.
Два раза – «направо!», один раз – «стоять!».
Его посадили в какое-то транспортное средство, нечто вроде вагонетки – Клеев слышал частый стук колес и ощущал давление встречного ветра.
Ехали так минут тридцать.
Лязгнуло что-то металлическое и, похоже, громадное. Вот как старые ворота банковского хранилища.
Потом Клеева подтолкнули, он сделал три шага вперед.
– Можешь снять мешок,– сказала Катрин Артуа.– Не стесняйся.
Выполнив распоряжение, Клеев, естественно, Суку не увидел. Только динамик под потолком, возле лампы.
– Проходи,– сказал динамик голосом Артуа.– Нам нужно с тобой поболтать и обсудить некоторые обстоятельства.
А теперь вот еще и требуют раздеться.
Телом своим Клеев был, в общем, доволен, но если вдруг в Сети появится его изображение в голом виде... Вот он разденется, а из двери выскочат две-три голые девахи. Хрен кому что докажешь.
Но выбирать не приходится. Клеев снова выругался. От безысходности.
Открылась следующая дверь, в душевую.
Воду, слава богу, врубили нормальную, не кипяток или ледяную. Клеев постоял под душем минут пять, потом горячий воздух его обсушил, потом открылась следующая дверь.
В комнате на стуле были развешаны и разложены белье, носки, джинсы, светлая рубаха и теплый пуловер. Все его размера, даже туфли подошли.
Глянув на себя в зеркало, Клеев вдруг сообразил, что именно так он был одет в то, первое настоящее свидание с Брюссельской Сукой в две тысячи тринадцатом, в Швейцарии.
Брюссельская Сука решила напомнить ему... или себе... о прошлом? О том, что прошло давно и навсегда?
Чушь! Что-то Катрин задумала. Настолько важное, что выдала своего агента – Митрич, падла! – из самого ближнего окружения Клеева.
Следующая дверь была нормальной, без брони, кремальер и засовов. Деревянная, покрытая лаком дверь.
– Входи,– сказала мадам Артуа, когда Клеев открыл дверь.– Входи, присаживайся. Нам нужно поболтать.
– Поболтать? – Клеев не стал хлопать дверью, аккуратно прикрыл ее за собой и остановился перед Сукой, сидевшей на диване.
Дама также была одета в джинсы и пуловер.
– Поболтать? – повторил Клеев.– А если я тебя придушу? Просто сейчас возьму тебя нежно за горло и начну сжимать... сжимать...
– Ты давно кого-нибудь лично убил? – спросила Катрин.– Вот так, своими руками взял нежно за горло и сжимал... сжимал?.. Нет? Ну и не умничай, пожалуйста. Мы слишком влиятельные люди, чтобы лично заниматься такими вещами...
Клеев посмотрел на свои руки.
– И очень старые,– добавила Артуа.– Почти пенсионеры. Вот я и решила, отчего пенсионерам не собраться и не сесть вот так, просто, не поболтать...
– О чем?
– О жизни. О том, как продлить ее еще чуть-чуть...– Артуа еле заметно улыбнулась.– Да садись ты, старик, никто тебя не собирается убивать. Тебе, может быть, жизнь спасают. Садись.
И Клеев сел в кресло напротив дивана.
– Выпьешь? – спросила Артуа.
– Пошла ты... со своей выпивкой.– Странно, но ругаться совершенно не хотелось.– Хотела говорить – говори.
– Хорошо,– пожала плечами Катрин,– выпить можно и потом. А пока... Твой опекун давно с тобой разговаривал?
– Это ты о чем?
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я. И не нужно сейчас притворяться и врать. Я понимаю, что слишком давно мы это делаем, даже сами себе мы не всегда говорим правду, но... настал момент, когда все это теряет смысл. От нас в эту минуту не зависит ничего. Можно только сидеть и ждать.
– Чего ждать?
– Не знаю, честно – не знаю. Мой мальчишка... обитатель космической станции, он называет это «полный песец». Я понимаю, что он говорит не о пушном звере. Твой старик как это именует?
– Апокалипсис...– сказал Клеев.
– И так, и так – конец света,– заключила Артуа.– Твой какие сроки называет?
Пауза. Клеев теребит пуговицу на рубахе.
– Ну не жмись, как целка,– с брезгливым выражением лица говорит Брюссельская Сука.– Он же тебе говорил? Обещал тебя вытащить, если что? Обещал ведь? И к какому моменту ты должен подготовить чемоданы? Он ведь тебе обещал предоставить убежище на космической станции, когда начнется Завершающая Стадия?
– Обещал.
– И мне обещал. А я от его имени обещала еще троим людям, двое из которых уже мертвы... вашими стараниями. А ты скольким обещал? Тоже троим?
– Пятерым – у нас большая страна, недоверчивые люди, пришлось рассказывать пятерым. И все они еще живы.– Клеев оставил в покое пуговицу и скрестил руки на груди.
Психологи называют это закрытой позой, свидетельствующей о неискренности и недоверии, Клеев боролся с этой своей привычкой очень долго и, как оказалось, безуспешно.
