Солнца не было, была золотистая сияющая стена. Но проснулся я именно от ощущения, что кто-то стоит надо мной, ограждая от света.
Я открыл глаза и словно окунулся в прошлое.
Штаммбергер выглядел как обычно — паршиво. Глубокие морщины, нездорово-желтая кожа. Выцветшие глаза его слезились, под ними залегли тяжелые свинцовые мешки.
— Очень добренький утро, — поприветствовал Вольфганг. — Я вас искать. Долго. Я проводить, как быть обещание. Но надо быстро. У меня мало времени.
— Возникнуть теория, что червоточина в момент перехода угадывать желание. Если очень хотеть попасть в какое-то место, возможно попадать, — немец говорил взвешенно, обстоятельно. — Если хотеть Москау, надо просто дать понять это.
Мы сидели на кухне Валерия Эфроимовича. Я оседлал табурет, немец устроился напротив, через кухонный стол. Старичок хозяин мерил шагами пространство от двери до стола.
— И что, сработает? — поинтересовался я.
— Ништ знайт. Это только теория, она еще не прошла достаточной проверки.
— Вы хотите в Москву, молодой человек? — поинтересовался Валерий Эфроимович.
Я честно пожал плечами. Перед отъездом в Таиланд я хотел сбежать из Москвы. Вообще из России. Несколько месяцев назад хотел вернуться в Россию и именно в Москву. Ответить на вопрос «куда ты хочешь?» сейчас я затруднялся.
Ладно, пожелаю в Москву.
— Подождите, — попросил старичок и вышел из кухни, прикрыв за собой дверь.
В коридоре скрипнуло, послышалась какая-то возня, шебуршание.
Я повернулся к Штаммбергеру.
— То есть, надо пожелать и всё? Так просто? Что ж раньше-то ничего не получилось? Я ведь хотел.
— Возможность есть, пожеланий не был сформулирован в момент перехода, — загундосил Вольфганг. — Возможность есть, ваш спутники своими пожеланиями сбивал импульс, размывал сигнал. — Немец встал из-за стола и развел руками: — Возможность есть, теорий ништ работать. Вы идти или оставатся?
— Иду, — кивнул я и поднялся с табуретки.
Дверь распахнулась, в кухню влетел хозяин квартиры с каким-то свертком в руках. Суетливо пихнул его мне в руки:
— Возьмите, молодой человек.
— Что это? — не понял я.
— Тулупчик, — заботливо проворковал Валерий Эфроимович. — В Москве теперь, должно быть, холодно, а вам нельзя хворать.
Старичок отвернулся и украдкой смахнул слезу. Он выглядел сейчас удивительно трогательно. Я крепко обнял старика.
— Спасибо вам, спасибо за всё.
Валерий Эфроимович одернул свой плюшевый пиджачок и махнул рукой:
— Не стоит. Ах, кто бы знал, как я хочу в Москву. Нет, конечно, больше я хочу в Нью-Йорк, но в Москву я хочу тоже.
— Так давайте с нами, — предложил я.
— Ни-ни-ни, — замахал руками старичок. — Я не могу. У меня библиотека. Ничего, придет время, Москва сама придет ко мне. Всем нужны знания.
— В Москве тоже есть библиотеки, — улыбнулся я.
— В Москве были библиотеки. И в Москве не тот народ, чтобы додуматься их восстановить. Нет, послушайте старика: ко мне еще придут. Ступайте, молодой человек.
Кивнув, я перехватил удобнее сверток и шагнул к золотистой стене. Она струилась, переливалась, освещая кухню. Возможно, за ней была Москва, надо только захотеть в нее попасть, и…
Я привычно закрыл глаза, шагнул в свет.
Надо всего лишь захотеть попасть. Куда? И будет ли желание искренним? Вообще, знает ли червоточина, что такое искренность или ее можно обмануть? А вдруг вся эта теория — очередная ерунда?
Янтарь на груди сделался теплым, будто намекая на что-то. Хорошо, понял, будем считать, что это не ерунда. Тогда пусть сама и соображает, чего я хочу. Пусть прочитает мое сокровенное и перенесет меня туда, где будет счастье.
Свет понемногу отступал. Становилось холодно. Подул промозглый сырой ветер.
— Scheißen! — выругался совсем рядом Штаммбергер.
Я открыл глаза и закашлялся. Я готов был оказаться где угодно: в Москве, в Белокаменном Коровьем броде. Да хоть на Берегу Слоновой Кости. Но только не здесь.
По хмурому небу ползли низкие серые облака.
Вправо и влево убегал заснеженный мост, разрезаемый вдоль стеной света. Под мостом застыл скованный льдом Волхов. В стороне, на холме, высилась красно-серая кремлевская стена.
От ворот кремля до реки тянулась вытоптанная дорожка следов. Ближе к воротам жгли костры. Поросль у стен вырубили и выкорчевали полностью. Теперь подобраться к кремлю незаметно стало невозможно.
Ну здравствуй, Господин Великий Новгород. Но почему ты?
Сзади свистнули. Я резко обернулся. На другом краю моста, практически на том же месте, что и в прошлый раз, стоял Толян. Только вместо ТОЗа в руках он зажимал костыли. И правой ноги до колена у Толика не было.
— Что же ты, Серега, вечно по сторонам не смотришь? А если б я тебе сейчас в затылок пальнул?
— А ты бы пальнул?
— Не из чего, — вздохнул Толян и похромал в мою сторону.
Остановился. Опершись на костыль, протянул руку.
— Ну здорова, земеля.
Сказано это было так, словно он никогда не шантажировал меня под дулом ружья и не гонял через всю страну на пару с Гришкой Фарафоновым.
— Дать бы тебе в рыло.
— Это взаимное желание, — улыбнулся Толян. — Но я думаю, мы его переборем совместными усилиями. В конце концов, ничего личного у меня к тебе нет. А Фара помер.
Он так и стоял с протянутой рукой. Простецкий, как три копейки.
— Да хрен с тобой, — решил я и пожал протянутую руку.
— Не понимайт, — покачал головой, наблюдавший за нами Штаммбергер.
Толян говорил безостановочно. Все время, что мы шли через мост и петляли дворами. По сути, это была первая возможность поговорить с того самого вечера, как он пытался заставить меня трахаться с трансвеститом, а я засветил ему прикладом в табло.
Поначалу Толян на меня крепко злился. И было из-за чего. Потому, когда у Фары, узнавшего о нашем бегстве, сорвало планку и появилось устойчивое желание догнать меня и кастрировать, Толян искренне обрадовался.
Фара взял с собой его и еще десяток бойцов, оставил кремлевскую общину на Михаила, которого держал в самом близком окружении, и бросился в погоню.
Охота на меня, немца, тайца и Янку обещала быть недолгой, а расправа скорой и кровавой. Обида кипела и подгоняла, требуя выхода.
Закончились обидки тогда, когда Фара вместе со своими бойцами выскочил из червоточины невесть где, на другом краю географии, и с ходу попал в перестрелку.
— Вы, главное, как сквозь землю провалились, а там три кабана с ружьями. И давай палить без разбору. Двоих наших положили.
Несмотря на потери, численный перевес сыграл фарафоновской команде на руку, и нападавшие отправились к праотцам. Фара обозлился еще сильнее, стал нас искать, но мы в тот момент вышли к Белокаменному, а Фарафонов со своей бригадой — у деревни Борилово под Ногинском.
