Впрочем, ненадолго: где-то через час, когда мой эдилье взобрался на седловину, мне в левый бок задул ураганный ветер, и, мгновенно выстудив кольчугу до температуры льда, заставил прийти в себя...
...Работать со своей памятью, умирая от слабости и холода, оказалось безумно сложно: я то соскальзывала с зыбкой грани между небытием и реальностью, то теряла нужные мне пленочки, то впадала в сонное оцепенение. Кроме того, у меня жутко затекли перетянутые ремнями бедра, а левую ногу начала сводить судорога. Поэтому, в те короткие промежутки времени, когда у меня получалось нормально соображать, я до рези в глазах всматривалась в окрестные скалы и нагромождения камней, или горячечным шепотом описывала Беглару приметы будущих ориентиров.
В отличие от меня, равсары, находящиеся под действием отвара равельника, не чувствовали ни холода, ни усталости. И неслись по горам, как по ровной дороге. Что удивительно, их нисколько не беспокоило то, что их лица превратились в кроваво-красные маски, склеры стали отливать желтым, а под глазами появились черные мешки: эти наивные дети гор действительно верили в то, что все эти признаки - следствие воздействия мифического айира...
...К приметной скале, нависающей над верхним входом в узкое и извилистое ущелье, которое вело к замку Красной Скалы, мы подошли часа за три до заката. Воины, все еще чувствующие в себе 'божественную силу', рвались идти дальше, но, услышав мой приказ, мгновенно побросали дорожные мешки и принялись обустраивать лагерь. Равсарский Тур, аккуратно посадив меня на брошенную на камень бурку, опустился на колени и заглянул мне в глаза:
- Как ты себя чувствуешь, Великая Мать?
- Я? Или это тело? - устало поинтересовалась я.
Беглар непонимающе сдвинул брови, а потом расхохотался:
- А, ну да! Не сообразил...
Я 'полюбовалась' на его лицо, украшенное звездочками полопавшихся сосудов, на потеки крови на его усах и бороде, и вдруг почувствовала себя хладнокровной убийцей. Такой же как, мэтр Джиэро, Коэлин или мой отец.
'Как же я ненавижу слово 'Долг''... - мысленно повторила я слова, сказанные мне графом Ауроном в день, когда я поклялась от него не убегать. И добавила от себя: - 'И свободу выбора между смертью и Смертью...'
- Скажи, Мать Виера, - почему-то опустив титул 'Великая', хрипло спросил Тур. - А как ты выглядишь на самом деле?
Проследив за направлением его взгляда, я мысленно схватилась за голову: совершенно не уставший во время дневного перехода равсар почувствовал желание. И сейчас, пялясь на мою затянутую кольчугой грудь, пытался удержаться от действий...
- Увидишь, мой нетерпеливый эдилье... Скорее всего, послезавтра... - улыбнулась я. И, почувствовав, что он начинает плыть, еле слышно прошептала: - Адириэла-тэйс!
Услышав Слово, воин застыл, и мгновенно превратился из возбужденного самца в безмолвного, готового на все раба.
'Вот и все...' - улыбнулась я. И, поглядывая по сторонам, принялась корректировать его крону...
...Мда. Избавить Беглара от вспыхнувшего желания оказалось сложней, чем я ожидала: даже находясь в трансе, воин упорно не желал отказываться от своих намерений, и подсознательно сопротивлялся моему внушению. Кроме того, мимо нас то и дело проходил кто-нибудь из воинов, и мне приходилось делать вид, что мы просто беседуем. В общем, к тому времени, как 'мой эдилье' перестал видеть во мне объект неутолимой страсти, равсары закончили обустройство лагеря, выложили на чистый кусок полотна вяленое мясо, сыр и порядком зачерствевший хлеб и принялись прислушиваться к нашей 'беседе'.
Закончив работу, вывела Тура из транса, жестом подозвала к себе Ушейбу, и, приказав ему принести мне мех с вином и три кубка, хмуро уставилась на все удлиняющиеся тени: времени оставалось все меньше и меньше, а я до сих пор не решила, что мне делать с равсарами.
Прочувствовавшие те преимущества, которые им дает моя 'божественная' сила, они были готовы выпить из моих рук все, что угодно. И следовать за мной в Рейвейн, к престолу 'моего отца', зная, что вечное посмертие дается вместо жизни...
Только вот для меня вариантов их будущего было два: снотворное - сон на камнях - смерть от рук воинов Правой Руки, или смесь снотворного с ядом - смерть во сне, но уже от моей. Разница - совсем небольшая. Но существенная: в первом варианте я перекладывала свою ответственность за их жизни на плечи вассалов графа Утерса. А во втором - должна была отнять жизни. Сама. У двадцати девяти человек. Хладнокровно и расчетливо, как наемный убийца. И становилась почти такой же, как они...
'Что выбрать, смерть или Смерть?' - раз за разом спрашивала себя я. И не находила ответа...
...Увидев, что вождь начал соображать, я ненадолго отвлеклась от тягостных раздумий:
- Беглар? Где баночка с айиром?
Непонимающе посмотрев на меня, Дзагай прикрыл глаза, несколько раз сжал и разжал кулаки, и, наконец, разродился:
- А, айир? У меня...
- Давай его сюда. И принеси мне мой дорожный мешок - сегодня я вас немного полечу...
Равсар тут же оказался на ногах. И, вместо того, чтобы выполнить мою просьбу, хмуро уставился на своих воинов:
- Ну и чего вы расселись? Райваз! Лашша! Спуститесь вниз по ущелью и...
- Стоять! - не дав ему договорить, рыкнула я. И, закрыв глаза, изобразила очередное 'прозрение': - В часе ходьбы отсюда - два воина Правой Руки... На высокой скале... Наблюдают за тропой... С этой стороны к ним не подняться... С той, пожалуй, тоже...
Развернувшись ко мне, Тур удивленно сдвинул брови:
- Но они же как-то поднялись?
- Спустились. С другой скалы. По веревкам... - я пожала плечами и медленно открыла глаза. - Они хорошие воины, Беглар! Ничуть не хуже твоих...
- Их двое, а нас...
- Для того чтобы запалить сигнальный костер, им потребуется одно мгновение. Дальше объяснять?
- Да, но пройти мимо них, в полной темноте, по совершенно незнакомой тропе...
- Я тебе обещала, что помогу? - снова перебила его я.
- Да, Великая Мать! - кивнул равсар.
- Этих я не трону. Но через четыре часа после рассвета оборву нити жизни тех, кто сменит их на посту...
- Спасибо, Великая Мать! - заулыбался Беглар. И, вспомнив про мою просьбу, повернулся к своим воинам: - Лашша! Тащи сюда дорожный мешок Матери Виеры...
...'Две капли настойки лисьего корня на кубок воды дают достаточно сил, чтобы сражаться от рассвета и до заката. Но через сутки отнимают вдвое больше. Три капли удлиняют этот срок на четверть и отнимают впятеро. Четыре - останавливают сердце. Даже самым здоровым мужчинам...' - балансируя на грани небытия, я смотрела и на шевелящиеся губы матери, и на свою руку с зажатой в ней баночкой с настойкой. - 'Если человек, которого ты собираешься напоить этой смесью, юн или тщедушен, то разводи не больше одной капли на один кубок. Если у него слабое сердце или легкие, то используй что-нибудь другое: лисий корень его убьет. И еще: поить этим настоем следует заблаговременно. Ибо через десять минут после его употребления у того, кто его выпил, появляется легкая одышка и потливость. Через двадцать - ускоряется сердцебиение, и начинаются приступы удушья. Ничего особенно страшного, но в течение первого часа даже опытнейшие воины бывают настолько слабы, что не в состоянии поднять собственный меч. Потом эти ощущения пропадают, возникает легкая эйфория, притупляется чувствительность к боли, и человек превращается в натасканного на убийство пса...'
