Происшествие незначительное, но оно показалось мне странным. Оба нападали, но их ярость казалась механической, бесстрастной. Никакого позирования перед схваткой, когда каждый выкрикивает угрозы. Никто не кричал и не бранился. И свидетели не пытались успокоить победителя, помочь раненому, как будто им было все равно.
Стоя под душем, я не переставал думать об этом. Может быть, я оцепенел от неожиданности, но раньше, когда я бывал свидетелем драк, я тут же бросался на помощь жертвам. Я всегда верил в служение обществу, а вот сейчас позволил уйти раненому и не помог ему. Даже собака сделала бы больше меня. За последние несколько недель каждый из нас испытал столько боли, что боль других потеряла всякое значение. А где же мое сочувствие? Я не мог поверить, что пал так низко. Я всегда хотел сделать что-то для окружающих, но сделать это можно было, лишь позаботившись практически о каждом конкретном человеке. Даже если бы я ничего не испытывал к этому пострадавшему, даже если бы я не ощутил сочувствия к нему, все равно я должен был ему помочь.
Я вышел из душа и пошел по кровавому следу, оставленному этим несчастным. Казалось, он бродит по коридорам без всякой цели. На седьмом уровне я потерял след. Заглянул в лазарет — санитар сказал, что никто не обращался за помощью. Сделав все что мог, я по лестнице поднялся на свой этаж. Когда я поднимался, надо мной открылся шлюз, и из модуля В появился человек в белом комбинезоне. А мне казалось, что сообщения между модулями нет…
Я так удивился, что выпалил:
— Как ты это сумел?
— Ti? — спросил он по-гречески и пожал плечами. Он не говорил по-испански, а я по-гречески. Он достал из кармана маленький передатчик, дверь шлюза закрылась, и он спустился ниже. А я понял, что все же можно добраться до Тамары, и убийца из ОМП может добраться до меня.
* * *
Днем я в сопровождении Завалы и Гарсиа пошел в библиотеку. По дороге Завала сказал:
— Huy, прекрасный способ провести утро!
Но «библиотека» оказалась размером со шкаф для метел, в ней стоял небольшой аппарат для просмотра микрофильмов и имелось несколько лент о Пекаре. Должно быть, корпорация «Мотоки» решила, что слишком дорого возить с собой много записей. Все, что нужно знать о войне, мы узнаем в симуляторах.
Я поставил ленту под названием «Хрупкое природное равновесие на Пекаре», надеясь узнать что-нибудь о животных, которых видел в симуляторе. Диктор говорил о том, как доблестно корпорация «Мотоки» терраформирует планету, населяет ее земными организмами. Но все время злые ябандзины мешают преобразованиям, сводят все усилия преданных терраформистов на нет. Пчелы умирают от клещей-паразитов, разведенных ябандзинами, и тем самым в опасности оказываются растения, лишившиеся опыления. Рыбы в океанах Пекаря по-прежнему мало, потому что вода слишком теплая: ябандзины вмешались в преобразование больших центральных пустынь, и эти пустыни выпустили в атмосферу огромные количества пыли. Возник тепличный эффект, океаны нагрелись. О биологии самого Пекаря я так ничего и не узнал. Но зато узнал многое о наивности пропагандистов Пекаря. Информация, представленная в фильмах, была явно искажена. Подобно большинству репрессивных режимов, «Мотоки» так долго перекрывала сведения в своих усилиях уничтожить остатки западной цивилизации, что теперь не могла взглянуть на проблему объективно, с учетом восприятия постороннего человека.
Завала улыбался, как сумасшедший.
— Ну что ж, в этой ленте нет никаких детей, изучающих военное искусство, — объявил он. Я покачал головой, и он добавил: — Что? Я не слышу, что ты говоришь, — Ничего, — сказал я.
Второй фильм назывался «Великая катастрофа» и оказался более интересен. В нем рассказывалось о «неспровоцированном» нападении ябандзинов примерно сорок лет назад. Они пролетели над береговыми городами «Мотоки», распространяя вирус, погубивший два миллиона человек. Жители населенных пунктов Цуметай Ока и Кимаи-но-Дзи так ослабли, что не могли даже хоронить умерших, поэтому бросали трупы в реку. Тела плыли вниз по течению, а потом начинался прилив, погибшие двигались назад по реке, их выбрасывало на берег. И так много дней: взад-вперед. Когда выжившие пришли в себя, они заложили кладбище. А на кладбище поставили бетонные столбики, по одному на каждого погибшего. На каждом столбике написали имя покойника и имена его предков, а к верхушке привязали белые кисточки. Раз в год сорок тысяч жителей Кимаи-но-Дзи приходят на кладбище и собираются на одном его конце, чтобы еще раз увидеть, сколько человек умерло. Потом зажигают свечи на двух миллионах бумажных корабликов и пускают их по реке, и она превращается в реку огня. И все — от старухи до ребенка — клянутся в неумирающей ненависти к ябандзинам.
Но и этот фильм мало чему научил меня. Однако представление о Пекаре как о пустынной планете со снесенными до основания зданиями исчезло. Как оказалось, на Пекаре вообще нет бетонных зданий. Вместо городов там небольшие поселки с деревянными домами, у которых внутри — бумажные перегородки вместо стен. Деревни аккуратные и хорошо содержатся, перед каждым домом резной каменный фонарь, вдоль дороги — ухоженные безукоризненно чистые сады. И никаких следов сражений.
Я начал подозревать, что сама показанная мне война была случайной, что вирус мутировал, погубил жителей поселков «Мотоки» и тем самым вызвал вооруженное столкновение, но следующая лента — «Растущая „Мотоки“» — убедила меня в противоположном. В ней рассказывалось, как в течение тридцати лет ябандзины занимались инфантицидом — систематически убивали детей «Мотоки». В ранние периоды это делалось в родильных лабораториях. Три года подряд диверсанту ябандзинов удавалось отравить амниотические растворы, подающиеся в колбы с зародышами. Работники корпорации обнаружили этого убийцу и обезглавили его, но еще до этого представители ОМП полностью запретили на Пекаре искусственное выращивание детей «на все время войны». Мне показался интересным термин «на все время войны». В фильме не упоминалось, как «Мотоки» отплатила за это ябандзинам. Продолжался рассказ о том, как после закрытия лабораторий целью уничтожения стали сами дети: шестнадцать ребятишек погибли, взорванные крошечными бомбами, похожими на игрушечных бабочек: когда сводишь крылья, бабочка взрывается. По скамьям парков ябандзины разбросали рисовые шарики, отравленные цианистым калием. От них погибли пять малышей, только еще начинавших ходить. Цветущая хризантема заманила маленькую девочку в яму с острыми кольями. Все нападения хорошо документировались. Они становились все отвратительней. Испуганные родители не выпускали детей из дома, и нападения переместились в жилища. Фильм показал мальчика возле тела человека в черной одежде; рассказывалось, как убийца — в фильме использовалось сленговое обозначение «фермер» — ночью вошел в дом. Мальчик всегда спал со старинным семейным мечом, этим-то мечом он и вспорол живот убийце. Я с удивлением узнал в мальчике мастера Кейго…
