На самом деле Грина не тошнило. Да и если бы тошнило, он вряд ли заметил бы это. Конкретно в тот момент ему вообще было по барабану практически все, что с ним происходило, происходит и произойдет. Он временно плевал и на высокую миссию, и на величие врагов, и на предсказания мистических союзников. Когда он покидал кубрик, его волновало и мучило только одно: ему было очень стыдно перед Викой.
Даже когда за Грином захлопнулась тяжелая дверь карцера, в душе у него не появилось никаких эмоций, кроме стыда, а в голове никаких мыслей, кроме строчки из песни: «…Я пришел сюда сам, и мне не уйти, потому что именно здесь сходятся все пути…»
9. Москва, сентябрь 2014 г
Учитель постучал в дверь кубрика 112, подождал немного и постучал снова. Вика подошла только после третьей серии бодрых постукиваний. Она приоткрыла дверь на дюйм, заглянула в щелку одним глазом, но, увидев, что это Учитель, открыла дверь полностью.
– Входи.
– Ты готова?
Лейтенант вошел и смерил Вику оценивающим взглядом. Пока она была не готова ни к подвигам, ни к обороне. Стояла перед Учителем в трусах и майке, понурая, с всклокоченными волосами, припухшими веками и воспаленными глазками. Но вряд ли она недавно встала. Скорее не ложилась. Или легла, да так и проворочалась всю ночь без сна. Учитель молча покачал головой, открыл дверь в душ и отвел туда Вику за руку.
– Разденешься сама?
– Кофе сделай, если не трудно, – тихо попросила Вика и, не дожидаясь, когда Учитель выйдет из ванной, стянула майку и взялась за трусы.
Лейтенант покачал головой (ох, уж эти барышни в печали!), вышел на кухню и щелкнул выключателем чайника. В таком простецком отношении Вики к Учителю не было ничего особенного. Во–первых, он годился ей в отцы (в очень молодые, ему было чуть за сорок, а ей слегка за двадцать, но все–таки), во–вторых, они как–то сразу нашли общий язык, и, в–третьих, только Учитель открыто поддержал Вику, когда она отказалась поверить в предательство Грина. Как считал Учитель, для близкой дружбы без интима причин вполне достаточно.
Чайник вскоре вскипел, кофе растворился, а Вика все еще торчала под душем. Учитель ее не торопил. На прием к генералу Алексееву они шли без записи, поэтому в котором часу штабная охрана выставит их вон, в девять ноль–ноль или в полдень, не имело значения. Лейтенант не верил в успех безнадежной попытки прорваться к генералу и попросить у него защиты для Грина. Но ведь попытка – не пытка. Тем более когда друг просит поддержки, а в твоем распоряжении законный выходной.
– Афанасьева! – вдруг послышался из коридора голос Ворона. – Ты дома? В душе, что ли?
Воронцов прошел в кубрик, воровато оглянулся на входную дверь, затем на дверцу ванной, но вовремя заметил хозяйничающего на кухне Учителя и мгновенно переменился в лице, походке и жестах. Заодно явно изменил намерения.
– Привет, командир, кофе хочешь? – Учитель поставил три чашки.
– Не хочу. – Воронцов сунул руки в карманы и прислонился к кухонному косяку. – Проведать решил. Как она?
– Нормально, выживет.
– А ты чего тут, сопли ей утираешь?
– Кофе подаю. – Учитель поднял на Ворона насмешливый взгляд. – Ревнуешь, что ли?
– Чего? – Воронцов удивленно похлопал глазами.
– Ничего. – Учитель спрятал ухмылку. – Расслабься, командир, я для нее очень старый. Ты, кстати сказать, тоже.
– Я что–то не понял, Учитель, что за гнилой базар? – В голосе майора послышались нотки недовольства.
– Думаешь, не заметно, как ты на нее косишься? – Учитель махнул рукой. – Ладно, проехали.
– Нет, притормози, ничего не проехали. – Ворон наклонил голову и уставился, как одноименная птица, будто прицеливаясь, какой бы глаз выклевать этому слишком зоркому Учителю. – Говори, раз уж начал. Чего ты там заметил? Как я на нее гляжу?
– С мужским интересом. – Учитель налил себе кофе и уселся за столик. – Только не получится ничего, командир. Она Грина любит. Знаешь, что такое любовь?
– А–а, – Воронцов скривился, – не гони волну, лейтенант, какая любовь на войне?
– На войне с этим туго, – согласился Учитель. – Но случается. Мы собрались к Алексееву, пойдешь с нами?
– Почему через голову? – насупился Воронцов. – Устав забыли?
– Мы по личному. Вика хочет генерала к совести призвать, чисто по–человечески. Грин ведь жизнь ему спас.
– А генерал, думаете, с памятью поссорился? Только зря время потратите, да еще и личные дела себе попортите. Оно вам надо?
– Мне все равно, а Вике надо.
– И ты, как верный друг, решил ее поддержать, – констатировал Воронцов и хмыкнул. – Ну, и у кого из нас мужской интерес?
– В этом вся разница, Ворон, – спокойно ответил Учитель. – Я хочу помочь Вике парня из беды вызволить, а тебя ситуация вполне устраивает. Засудят Грина, влепят ему пулю в лоб, и все, Вика свободна, можно будет приударить, когда траур снимет.
– Чего?! – Воронцов побагровел и, отлепившись от косяка, подался вперед.
– А что, угадал? – Учитель ничуть не испугался.
– Чего ты угадал?! Ничего ты не угадал! Оракул, блин!
– Сердишься, значит, виноват, – назидательным тоном заявил Учитель.
– Ты затрахал своими нотациями! – зло прошипел Воронцов и, резко развернувшись, направился к двери. На пороге он притормозил и оглянулся. – Хочешь идти спасать этого Грина, иди, не держу. Только меня к этому делу не надо прикручивать, понял? И про Вику выдумывать не надо, никаких видов на нее у меня нет. Я просто не собираюсь из–за какого–то очкастого козла совать голову в петлю! Понял?!
– Понял, командир, – спокойно ответил Учитель. – Что ты герой, но с большой дырой. В душе. Оттого она у тебя и пустая.
Ворон ничего не ответил. Сверкнул глазами и, выйдя, хлопнул дверью.
И только тогда Вика появилась из душа.
* * *
Вопреки опасениям, охрана легко впустила Вику и прибывшую с ней «группу поддержки» в штаб, но только на порог. Пробиться на прием к генералу Алексееву таким мелким чинам светило не раньше следующего утра, да и то если очень повезет. В приемной сидела длиннющая очередь из старших офицеров и гражданских лиц не менее солидного внешнего вида.
Примерно к обеду Вика совсем извелась, и ее внутреннее волнение начало отражаться на лице, грозя вскоре и вовсе выплеснуться на окружающих. Учитель понимал, что в этом случае нервную дамочку–сержанта элементарно выставят из штаба, а заодно отправят и того, кто ее привел, лейтенанта Учителя. Не трагедия, конечно, но тогда придется начинать все заново, а это время и опять же нервы.
Выручил, как ни странно, тот, от кого этого менее всего ожидали. В начале первого мимо угрюмой очереди уверенно прошел молодой офицер в форме без знаков отличия и с папочкой под мышкой. Ни охрана, ни адъютант офицера не остановили. Адъютант лишь вопросительно взглянул на посетителя и, услышав: «Назначено на двенадцать пятнадцать», распахнул перед ним первую дверь в кабинет Алексеева. Прежде чем постучать и открыть вторую дверь, офицер притормозил, о чем–то недолго подумал и обернулся к ожидающим своей очереди ночным охотникам. Окинув внимательным взглядом Вику и просверлив Учителя, он кивнул, приглашая подойти. Медлить парочка не стала.
