– И кем же, позвольте полюбопытствовать?
– Настоящим провокатором! – едва удержавшись, чтобы не сказать: «Да хотя бы вами», заявила Вика. – Разуйте глаза! Грина подставили! И как раз потому, что он не простой боец, а ценный ученый! Это же очевидно!
– Кстати, насчет ценного ученого! – явно переигрывая, «спохватился» Рабинович и вынул из папки листок с очередным рапортом. – Разрешите доложить, товарищ генерал?
– Только коротко, я же просил. – Алексеев хмуро уставился на листок.
– Это протокол беседы с сотрудниками Грина: конструкторами Тупицыным, Арифджановой и Постниковым, а также с начальником лаборатории Левченко. Если коротко, никто из них не сумел ответить на вопросы: откуда взялась идея «Пилигрима» и почему не удалось спроектировать сразу более мощный образец? По–моему, вывод очевиден. Идею Грину подкинули его хозяева, серпиенсы, а низкая мощность стала гарантией их безопасности.
– А по–моему, все еще проще, – возразил Учитель. – Грин гений, а малая мощность служила гарантией безопасности для испытателей. А штабу не надо было спешить и пытаться выиграть войну с помощью «сырых» образцов.
– Поучи еще воевать, участковый, – буркнул Алексеев, впрочем, не сердито, а скорее удрученно.
Все обернулись к генералу и взяли вежливую паузу. Алексеев помолчал немного и поднял взгляд на Деда.
– Вообще–то, лейтенант в чем–то прав. Твой капитан больше фантазирует, чем доказывает. Что–нибудь внятное, неопровержимое, словно атомная хронометрия, у него есть?
– Так точно, товарищ генерал. – Дед строго взглянул на капитана: «Выкручивайся, фантазер, да смотри у меня!»
– Разрешите доложить. – Рабинович вновь обратился к содержимому заветной папки. – Как вы и просили с хронометражом. Первый факт: Грина не было в расположении штаба и вообще в командном бункере с девяти пятидесяти до десяти пятидесяти шести. То есть в момент проведения операции группой Воронцова. Есть показания свидетелей и записи камер внутреннего наблюдения. Вот распечатка: в аналитический зал Грин вошел за четыре минуты до часа «Ч», а вышел из штабного отсека за час десять. Шестьдесят шесть минут отсутствия. Где? На записях с камер слежения он фигурирует в коридоре у штаба, а затем появляется сразу в коридоре у зала. Однозначно, в бункере его не было. То есть, простите за очередную «фантазию», он был на явке, спасал подставленную было для убедительности хозяйку.
– Это в день «Д», – вмешался Учитель. – А раньше? Если Грин шпион, именно он должен был фигурировать еще в трех эпизодах, связанных с нашей группой. Это как минимум. Если у него найдется алиби хотя бы на один из эпизодов, ваша версия разваливается к черту, коллега.
– У него нет алиби ни по одному эпизоду, – невозмутимо ответил Рабинович. – Факт номер два: встреча провокатора с хозяевами за две недели до дня «Д» на Кузнецком, первая проваленная явка нашей разведки, одновременно произошла утечка списков. Грина полдня не было на рабочем месте. С его слов, он был на медобследовании. Проверка показала, что он действительно был в медотсеке, но только до одиннадцати. На службу прибыл в четырнадцать десять. Факт номер три: за четыре дня до дня «Д» вечером в Бутово сгорела вторая явка. На видеозаписи, полученной от вашей группы, вновь фигурирует провокатор. Грин в это время якобы был дома. Свидетелей нет.
– Но откуда у него взялись данные по явкам и списки?! – нервно теребя воротник, спросила Вика. – Он не имел доступа к такой информации. Он же ученый, кроме «Пилигрима», его ничто не интересовало!
– Это мы выясним, не сомневайтесь. Теперь факт номер четыре: когда группа Воронцова попала в засаду под мостом через Сходню, Грин якобы вышел проверить что–то насчет спутников, охрана не сумела пояснить, что конкретно. Но факт зафиксирован, Грин выходил наверх, и его нигде не могли найти. Отсутствовал он ровно час, с полудня до тринадцати ноль–ноль. Вы попали в засаду около половины первого, так, лейтенант?
– Так, но… где база, а где Тушино! – Учитель недоверчиво покачал головой. – Не успеть даже по МКАД с мигалкой! При всем желании не успеть. Не в коконе же он домчался?
– Интересная мысль, лейтенант Учитель. – Рабинович усмехнулся. – Спасибо за подсказку.
– Там машины были! – запротестовал Учитель. – Обыкновенные, человеческие.
– Где? Под мостом? Вы, насколько я помню из рапорта, видели провокатора пешим, в компании серпиенсов.
– Ну, да, так и было. – Учитель понял, что проигрывает, и слегка засуетился. – Но перед этим мы проследили, как он вышел из своего дома и поехал к куполу на «Лексусе»!
– А в дом он как попал?
– Мы не видели. – Учитель замялся. – Там, наверное, и был.
– Или прилетел в коконе, высадился на крыше и спустился вниз? Чем не вариант? Что молчите, Учитель?
– Шли бы вы с вашими фантазиями! – не выдержал Учитель.
– Не расслышал, извините? – Рабинович победно взглянул на охотника.
– Вариант, говорю, – буркнул, багровея от злости, Учитель. – Вы правы. Вопросов больше не имею.
– Вот и чудненько… коллега, – капитан перевел торжествующий взгляд на генерала.
Алексеев сидел, по–прежнему глядя в стол, только теперь он выглядел не просто угрюмым, а был мрачнее тучи.
Видимо, несмотря на обилие сомнительных вводных, в целом версия Рабиновича показалась генералу убедительной. И это означало, что вина Грина практически доказана. Конечно, все это еще будет рассматриваться трибуналом, будут проводиться допросы, доследования и прочие процедуры, но исход, по мнению Алексеева, был ясен уже сейчас. Обвинительный приговор и наказание по законам военного времени.
Чего, собственно, этот сумасшедший ученый и добивался.
– И последний факт, если разрешите, товарищ генерал, – Рабинович положил на стол еще один листок.
– У? – Алексеев поднял взгляд на капитана, но включился не сразу. – А–а, докладывай.
– Это перевод сообщения, посланного Грином приору стражи сразу после того, как группа Воронцова вышла на охоту. – Капитан вынул из кармана коммуникатор. – А это оригинальная запись.
Он включил воспроизведение. Сообщение было коротким, из трех отрывистых фраз, но все поняли, о чем речь и без перевода или расширенных пояснений. Провокатор предупреждал хозяйку об опасности. Голос Грина, хоть и полушепот, узнали также все, кроме Деда, который с ним лично так и не встретился.
– Сержант Афанасьева, узнаете голос?
– Я… – Вика замялась, – да, наверное, но… Грин не знает языка серпиенсов!
– Вы уверены? – Во взгляде Рабиновича угадывалась насмешка. – То, что он шептал вам нежности по–русски, ничего не значит. Со своей хозяйкой он, как вы слышите, шепчется на языке серпиенсов. Кстати, вполне приличное произношение.
