Девочка размазывает кулачком слезы по щекам. Второй ребенок, мальчик лет шести, прячется за цветастой занавеской. Я понимаю, что взгляд у малышки голодный. Лезу в рюкзак, не обращая внимания на ругань матери, достаю чудом сохранившуюся пачку крекеров.
— Держи.
Протягиваю крекеры девчушке. Та робко выхватывает упаковку из рук. Косится на мать — можно ли.
— Топай отсюда, — повторяет крестьянка. — Я соседей позову.
Становится грустно.
И немного противно.
— Мне бы станцию найти. Железнодорожную. Покажете?
— Еще чего.
— Я заплачу. Пустите сына, пусть меня проводит.
Во взгляде крепостной читается недоверие.
— Точно заплатишь?
Достаю из кармана мятую пятерку и кладу на стол. Рядом с бутылкой самогона.
— Аркаша! — зовет мать. Занавеска одергивается, и я вижу симпатичную мордашку белобрысого паренька. — Проводи нашего гостя к станции. Одна нога здесь, другая там.
— Хорошо, ма.
Паренек ловко спрыгивает на дощатый пол, бежит к дальнему углу кухни и влезает в потрепанные кроссовки. Носит ребенок рваную футболку и джинсовые шорты. Обрезанные, явно самодельные.
— Куртку накинь, — мать проявляет внезапную заботу.
Аркаша убегает в соседнюю комнату и возвращается в бесформенной джинсовке, купленной на вырост.
Подмигиваю девочке и выхожу на крыльцо. С «матерью» даже прощаться нет желания.
Рядом вырастает силуэт паренька.
— Идем, — Аркаша указывает на калитку.
Несколько минут молча шагаем по трассе, которая по совместительству выполняет роль главной улицы поселка.
— А куда ты едешь? — спрашивает Аркаша.
— Не знаю, — честно признался я. — Чем дальше, тем лучше.
В моих словах почти всё — правда. Выбор я уже сделал, но продумываю запасные пути к отступлению.
— И я так хочу, — вздохнул паренек.
— В смысле?
— Ну… уехать. Далеко-далеко. Туда, где океан. Или северный полюс.
— А полюс тебе на кой сдался?
— Там зарабатывают хорошо.
Уважительно киваю.
Мне жаль паренька. Он крепостной и не обладает свободой выбора. Это человек со своими мечтами и фантазиями, которому просто не повезло. Бедолага родился не в том месте. А хуже всего — не в той семье.
Перекресток.
Мы сворачиваем налево и по раздолбанной улице идем в сторону зубчатой стены деревьев. По правую руку тянутся тускло освещенные квадратики сельских домишек. В небо упирается нечто, напоминающее водонапорную башню. Внезапно окрестности накрывает механическим гулом и перестуком колес. За деревьями высвечиваются желтые окна, слившиеся в сплошную полосу. Ночной экспресс даже не останавливается на безвестном полустанке — он вспарывает унылую тишину и накрывает образами дальних странствий. Мысленно я уже там — в тесном купе с протянувшимися за стеклом кабелями. С горячим чаем, сонными пассажирами и бродящими по коридорам проводниками.
Паренек останавливается у крайнего дома.
— Ты чего? — спрашиваю я, тщетно пытаясь перекричать гул поезда.
— Дальше я не пойду, — отвечает Аркаша. — Там чужая земля.
Я понимаю.
Мы упираемся в границы имения, к которому приписан мальчик. Переступить незримую черту без разрешения помещика — табу. Некоторые аристократы даже снабжают своих холопов электронными браслетами и подключают к единой системе учета.
— Без проблем, — хлопаю ребенка по плечу и снимаю с плеча рюкзак. — Подожди минутку.
Порывшись во внутренних карманах, достаю пятидесятирублевую бумажку.
— Держи, малыш.
Глаза ребенка округлились.
— Ты серьезно?
Делаю шаг вперед и вкладываю купюру в ладонь паренька.
— Серьезно. Только не показывай никому. Всё равно пропьют…
Поворачиваюсь, чтобы уйти.
— Даже маме?
Тяжело вздыхаю.
— И маме не показывай, — бросаю через плечо. — Сходите завтра с сестрой в магазин, поешьте нормально.
Больше мне тут делать нечего.
— Спасибо!
Поднимаю руку, прощаясь с мальчиком.
На душе скребут кошки. Я не могу помочь по-настоящему. Ни тебе, Аркаша, ни твоей сестре. Я знаю, что вас ждет. Беспросветная жизнь в богами забытой дыре. Сельские алкаши, не способные ценить свою семью. Барин, который однажды продаст тебя своему другу. Или проиграет в карты. Или втянет в «дикую охоту».
Я и себе не могу помочь.
Прощай, Аркадий.
Дорога выводит меня к лесополосе, за которой тянется насыпь железнодорожного полотна. Сворачиваю направо — туда, где виднеются желтые квадратики окон и горит красный семафор. Еще дальше, в туманной мгле, очерчивается край бетонной платформы в тусклом свете желтого фонаря.
Станция совсем крохотная.
Зал ожидания со старенькими пластиковыми креслами, вделанными в пол. Одна-единственная касса. Табло с расписанием движения пригородных водородных поездов и электричек.
Пересекаю зал, оставляя грязные следы на кафеле.
За стеклом кассы — полусонная женщина лет тридцати. В синей униформе ИЖД — Императорских железных дорог. Стучу по стеклу, чтобы разбудить тетку, находящуюся в коматозном состоянии. Раздается щелчок, включается микрофон. Скрипучий голос произносит:
— Слушаю вас.
— Хочу уехать в Иркутск.
— Когда? — пальцы кассирши выбили дробь на клавиатуре стационарного компьютера. — Прямым поездом не получится. Только с пересадками.
— Почему? — опешил я.
— У нас почти никто не останавливается, — грустно улыбнулась женщина.
— Что же мне делать?
— Сесть на «Ласточку» до Новосибирска. Оттуда идет поезд с прицепным вагоном через Красноярск.
— И сколько я пробуду в пути?
— Больше пятнадцати часов, — женщина что-то вывела на ЖК-монитор. — В Новосибирске пересадка, придется подождать сорок минут. Билеты есть.
— А когда ближайшая «Ласточка»? — уточняю я.
— Тебе повезло, — новые постукивания по клавишам. — Прибытие через тринадцать минут.
— Беру, — облегченно вздохнув, расстегиваю рюкзак. — Сколько?
— Секундочку… Так, общий вагон в «Ласточке» будет стоить восемь рублей пятьдесят четыре копейки.
Пока я отсчитываю нужную сумму, принтер выгоняет мой билет.
«Ласточки» — это водородные экспресс-поезда, курсирующие по всему Империуму. Быстрые и комфортные, успешно вытесняющие допотопные электрички. Минус только один — нет купе в привычном понимании этого слова. Только общие вагоны и безнес-класс, но там не обойтись без предварительного бронирования.
— Отправление в 21.16, — сообщает кассирша. — Прибытие в 23.55. Третий общий.
Забираю серый прямоугольник со стилизованным изображением ласточки и буквами «ИЖД» в верхнем левом углу.
— До Иркутска берем?
Несколько секунд я размышляю.
Билет можно купить и в Новосибирске, но там огромный вокзал, очереди, всюду натыканы камеры. Существует риск пересечься с людьми Белозерских. Лучше зависнуть в одной из кафешек, а после этого без лишних приключений сесть на поезд.
— Берем. До Иркутска.
— Общий, плацкарт?
— Купе. Есть свободные?
Женщина сверяется с экраном.
— Осталось последнее. В шестнадцатом вагоне.
— Выкупаю все четыре места.
Брови кассирши полезли на лоб. Подозреваю, что высветившаяся сумма сопоставима с ее трехнедельным окладом.
Осталось лишь расплатиться и терпеливо выслушать скороговорку об отправлении-прибытии, вагоне, классе и номерах выкупленных мест.
— Приятного пути, — желают мне напоследок.
В руке появляется солидный розовый прямоугольник, оснащенный штрих-кодом и водяными знаками.
Единственная платформа встречает меня тусклым фонарным светом, клубами белесого тумана и полным безветрием. Осматриваюсь в поисках экспедиторов, церковников и наемных убийц.
Никого.
Похоже, я на пороге нового витка.
Глава 29
Знаете, о чем мечтает человек, избежавший дознания в имперских застенках, инквизиторских пыток и аутодафе на Площади Великой осады? Мальта, если кто не в курсе. Именно там обосновались упыри в сутанах. Так вот, счастливчик, научившийся уклоняться от встречи с костлявой старухой, должен непременно выспаться. А уж потом вкусить плодов победы в каком-нибудь живописном природном уголке. Вот я и решил проспать весь путь от Новосибирска до Иркутска. Поэтому впечатлений — ноль. Никто меня не тревожил, ведь я технично избавился от соседей. Понятия не имею, как выглядит Красноярск — проезжая через него, я видел десятый сон. И лишь приблизившись к самому Иркутску, я таки ухитрился очухаться, привести себя в относительный порядок, заказать у проводника чай с печеньем и бутербродами, а затем наскоро перекусить. Бутеры оказались тоненькими — с полупрозрачными ломтиками сыра и ветчины, да и маслом меня не порадовали. Пришлось идти за добавкой. Цены кусались, но выбора в поезде нет. Тем более, что я не ел почти сутки.
