Мы двигались втроем, постанывая и сопя, и вода стекала по нашим телам, смывая пот.
Но даже посреди экстаза плоти мне не было совсем хорошо, я не мог забыть о жене… Раньше в таких ситуациях я получал удовольствие, не думая ни о чем, а теперь так не получалось.
Что-то во мне стало другим.
* * *
Мы ухитрились покончить с сексом раньше, чем кто-то еще вошел в душевую — откровенно говоря, сил у меня было немного, и Зара с Нарой это понимали.
Девчонки ушли, а я остался — вымыться по-настоящему, и как-то пережить эту измену. Раньше бы я вообще не задумался, выкинул эпизод из головы — Юля не узнает, и ладно.
А теперь мне было плохо, внутри царапало и распирало, точно в груди поселился недовольный еж.
— Черт, — сказал я наконец, решив, что есть заботы поважнее, и выключил воду.
Когда я вошел в казарму, открылась и дверь в ее противоположном конце, и внутрь шагнул Равуда с автоматом в руках. При виде меня глаза кайтерита расширились, он оскалился и начал поднимать оружие.
Я замер, точно приколоченный к месту… броситься в сторону, под прикрытие ближайшей койки?.. метнуться назад, в душевую?
— Стреляй, — сказал, заслоняя меня, Ррагат.
— Давай, положи всех, — добавил Дю-Жхе, вставая с Ррагатом плечом к плечу.
Рядом с ними оказалась Юнесса, мгновением позже — Макс и Билл, Нара и Зара…
— С дороги! — гаркнул Равуда.
По делу ему надо было выскочить из казармы, броситься к Геррату и донести, но видимо кайтерита настолько одолела ярость, что он об этом даже не подумал. Он вскинул автомат, палец на спуске напрягся, тот глаз, что больше, задергался, но его обладательвидимо все же заколебался.
Стрелять в своих ему не впервой, но выпустить очередь в толпу… прямо в казарме?
— О да, да… — по красному лицу пробежала судорога, и Равуда опустил автомат. — Мужчина ли тот, кто прячется за спинами женщин? Ты, волосатик… обмочил штанишки?
Кровь бросилась мне в голову.
А кайтерит нагнулся, положил автомат на пол.
— Один на один… как мужчина с мужчиной, — продолжил он. — Мне ли не знать? Покажи, какова твоя смелость!
— Отойдите! — велел я.
Вот такому препятствовать никто не вправе.
— Ты уверен, что… — начал Макс, повернув голову, но я так зыркнул на него, что он предпочел заткнуться.
Я пошел вперед, Равуда двинулся мне навстречу, закрутил головой, задвигал плечами. Остальные принялись отступать в стороны, освобождать центр казармы для честной мужской драки.
«Успокойся! — сказал я себе, борясь с желанием броситься на эту гниду и удушить ее. — Он выше, руки у него длиннее! Но ты уже дрался с ним не раз, и должен вспомнить все его хитрости!».
— Давааай, волосатик, — подбодрил меня Равуда, но я и не подумал атаковать, даже отвечать не стал: внутри все трепетало и колотилось, кровь глухо билась в ушах, но внешне я оставался спокойным.
Я поднял кулаки, и поманил его пальцем.
Кайтерит не заставил себя упрашивать, он ринулся на меня, точно бешеный паровоз, нанося удар за ударом. Я ушел в сторону, не пытаясь контратаковать, нырнул, и толстенная ручища просвистела надо мной.
Было дикое искушение садануть в открывшуюся печень, но неимоверным усилием я сдержался. В прошлом я поддался на такую провокацию, и даже попал, но потом Равуда смешал меня с дерьмом.
Пусть он вымахается и устанет.
— Что ты уворачиваешься? — буркнул он. — Боишься меня? Боишься? Ты сдохнешь тут! Убью тебя!
Переводчик мой был выключен, но я понимал каждое слово — спасибо, Етайхо, если бы не ты, то я бы сейчас мучился головной болью и не мог бы так сосредоточенно драться.
— Все обещаешь и обещаешь, — сказал я.
От новой его атаки я совсем уклониться не сумел, тяжелый кулак буквально проломил мою защиту. В носу хрустнуло, я прыгнул вперед, сокращая дистанцию, врезался в Равуду и сбил его с темпа.
Пару раз врезал ему по ребрам, не сильно, просто для острастки, и снова отскочил.
— Кровь есть! Может хватит? — воскликнул кто-то из бойцов.
— Это бой до смерти! — ответил Равуда. — Или ты, волосатик, все же струсил?
Судя по всему, он сломал мне нос, тот болел хоть и не сильно, но из него текло, на губах я ощущал теплое и соленое.
— Иди сюда, — сказал я.
— Ты умрешь! И твоя дочь умрет! — в голосе кайтерита звучало злобное торжество. — Сдохнете все!
На этот раз я угадал, что он будет делать, поскольку видел эту его связку уже не раз. Ложная атака правой, а когда я отреагирую на нее, удар левой в ту же печень, чтобы я согнулся и получил коленом в лицо, по уже сломанному носу.
Я и отреагировал, но не так, как Равуда ждал.
Я не стал блокировать обманный удар, и тот прилетел мне в скулу, болезненный, но не убийственный. И сам врезал ему по морде, сначала один раз, потом второй, прямо по красивой мужественной челюсти.
Кайтерита шатнуло, глаза его лишились всякого выражения, превратились в два алых кружка.
— Ой! — кто-то из девчонок взвизгнул, а я сделал шаг и врезал от всей души, с размаху.
Голову Равуды дернуло в сторону, и он упал мордой вниз, разбросав длинные руки. Попытался встать, но не смог — конечности его подламывались, что верхние, что нижние.
— Вяжите его, — сказал я, не давая злобе вырваться: хочется прибить, но нельзя, мой единственный шанс сейчас в том, чтобы остаться в рамках закона. — Все видели, что было? Центурион ворвался в казарму, сошел с ума и бросился на меня с кулаками… Я защищался. Дело такое.
Ответом стало множество кивков, «ага» и «да».
— И спасибо… — добавил я, сглатывая, — что прикрыли меня от выстрела.
— Давай, поднимай его, ха-ха, — принялся командовать Макс. — И кто у нас медик? Тащите бинты, вату, пока у Егора вся кровь не вытекла…
Мда, а про сломанный нос я даже забыл.
* * *
Второй раз в жизни я был в кабинете легата-наварха, и снова ощущал себя, мягко говоря, неуютно. Я стоял, вытянувшись по стойке смирно, мрачный Надвиз сидел за столом, а по сторонам от него располагались трибун Шадир — мой непосредственный командир, трибун Геррат — представитель Службы надзора, и мрачный пожилой кайтерит в чине легата — начальник штаба линкора.
Все вместе они составляли офицерский суд, который сегодня решит мою судьбу.
На столике прямо передо мной стоял металлический «еж» вроде того, с помощью которого Геррат допрашивал меня в карцере. Металлические иглы уже обнимали мою голову, прижимались к вискам и затылку, и техник возился с настройками, закреплял последний контакт.
Откровенно говоря, меня просто трясло от страха — неужели меня опять бросят в пламя мучительного сексуального экстаза, чтобы узнать все, что нужно? Голова ныла — предвестие той «радости», которая меня ждет, если я не выключу проклятый прибор в башке.
Но без него пока никак, слишком многое на кону и любое непонимание обойдется непомерно дорого.
Побаливал нос, не заживший до конца, несмотря на медицинские чудеса в лазарете.
— Итак, ты, десятник Егорандреев, заявляешь, что невиновен в измене, и обращаешься к судовому трибуналу? — Надвиз, по обыкновению, не говорил, а рычал, и буравил взглядом так, словно хотел проделать во мне дырку. — Согласно уставу, ты имеешь на это право.
— Ткточно, — отозвался я.
— И поскольку у трибунала нет время на расследование, ты готов пройти через допрос с помощью мыслещупа?
Ага, вот как называется этот «ежик».
Я снова такточнул, на что легат-наварх удовлетворенно засопел, а Геррат нервно погладил усики и даже открыл рот. Но командир «Гнева Гегемонии» посмотрел на контрразведчика так, что тот предпочел смолчать и сделал вид, что проветривает челюсти.
— Давай, — приказал Надвиз технику.
На этот раз все было совсем не так, как в карцере.
Я ощутил боль, да, но после того, через что я прошел в борьбе с переводчиком, она показалась совсем слабой. Вновь ударил фонтан воспоминаний — вот я вхожу в этот самый кабинет, вот иду по коридору под конвоем вооруженных до зубов Макса и Дю-Жхе, практически почетный караул, вот я в казарме, разговариваю с Шадиром, который принес мне ультиматум: либо испытание мыслещупом перед судовым трибуналом, либо приговор остается в силе и меня расстреливают.
