чтобы успеть растащить их до моего прихода. Бесполезно. В конце концов, все склонятся перед моей мощью и волей.
– Вели ему заткнуться, – добродушно посоветовала Ненн.
– Я остановил тебя тогда, остановлю и теперь, – пообещал я и впустил в себя поток силы Морока.
Пусть Акрадий поглядит, кем я стал. Морок разъярился от чужого присутствия, хлынул в мой разум и вышиб императора. Воющий ураган стих, удалился в мир теней. Вот так просто. Лишь во рту остался резкий металлический привкус.
– Рихальт! – крикнула Амайра, потрясла меня за плечо.
Когда она подошла? По губам текло горячее. Я вынул платок, смахнул сочащуюся из носа кровь и сказал:
– Все нормально.
Амайра обтерла мне лицо. Мраморные стражники с неприятным вниманием следили за ее движениями, вернее, за окровавленным платком, который Амайра сунула в карман.
– На тебя так подействовал Морок? – осведомилась она.
Я посмотрел на чудесные огни, озаряющие горизонт, и улыбнулся:
– Он на меня не действует. Здесь мой дом.
Поблизости от Границы навигация была делом простым. Я прижимал ладонь к земле, улавливал, что изменилось, и брал нужное направление. Даже странно, что никто больше делать этого не умел.
Обычный способ ночевки в Мороке – по трое, когда два человека спят, спина к спине, а третий караулит. Оснащавшие фургоны плотники знали свое дело. Парусина, натянутая на деревянный каркас, была толщиной в палец. Если полезет хищник, то пробьется не сразу и нашумит. И джиллинги эту ткань не прогрызут, хотя мы вряд ли увидим джиллингов. Не так давно они попадались в Мороке чаще других тварей, но год от года их становилось меньше, а сейчас поблизости не чувствовалось ни одного.
Я сидел возле фургона, который делил с Дантри, Малдоном и тремя боевыми спиннерами. Просто сидел и глядел на дрожащее небо, неторопливо посасывал сигары и позволял чудесам Морока неслышно втекать в мою душу и тело. Я был дома. Мучительный кашель пропал, дышалось легко. Ушло и ощущение умирания.
Солдаты выстроили из фургонов защитное кольцо. Никто не пел, не балагурил, даже не разговаривал. Первый день в Мороке всегда тяжелый, но люди понимали: дальше будет еще хуже. Мраморная стража охраняла лагерь, ходила по его периметру. Белокожие чудовища не нуждались во сне.
Напротив меня сидели Ненн, Венцер и Бетч – тени моей вины, кошмары совести. Конечно, я понимал, что они призраки, но временами это казалось не слишком важным. Люди и люди. Правда, сегодня они все больше помалкивали.
Ненн, моя красотка, храбрая и жадная до крови. Она жила ярче, чем другие, убивала быстрее, любила крепче. Не всегда поступала правильно, но это только делало ее ближе к нам. Именно ей, верной и храброй, я бы запросто доверил свою жизнь. А ведь она от меня навидалась всякого. Даже нос я ей отрубил. Мы тогда в Мороке наткнулись на группку костлявых, началась потасовка – свалка, теснота. Я замахнулся мечом, а Ненн повернулась, и самый кончик носа ей срезало как бритвой. Такое дерьмо часто случается в заварушках. Может, Ненн догадалась, что это был мой меч, а может и нет. Мы подлатали ее, вернулись на Границу, и Ненн потом никогда не вспоминала случившееся. Да и я, как последний трус, тоже.
Во времена моего появления на Границе маршал Венцер, Железный козел, был уже стариком, но он сразу проникся симпатией ко мне. Вероятно, я напоминал ему о юности или впечатлил напористостью. Дерзил я маршалу постоянно, но очень уважал его, и, наверное, это чувствовалось. Он стал для меня кем-то вроде наставника, хотя я не всегда следовал его советам. Венцер охотно учил, и я учился, тоже, честно говоря, не всегда. Маршал покончил с собой, когда потерял надежду. Видимо, не мог иначе. Но я сильно жалел о том, что не успел его спасти.
Бетча я знал плохо. Он любил мою Ненн и умер как герой. Мы с ним попали в плен, сидели на краю вражеского лагеря посреди Морока, далеко от своих. У Бетча была сломана нога, и он не мог идти. Я перерезал ему глотку. Парень достойно принял смерть. И эта смерть стала самым тяжким грузом на моей совести. Ненн, погибнув в драке, спасла нас всех. Венцер прожил восемьдесят лет и остался в памяти людей знаменитым героем Границы. Бетч же был никому не известным капитаном, он отправился в Морок из любви к Ненн. Парень заслуживал большего, чем мой нож.
Впрочем, я привык к тому, что тени прошлого наблюдали за мной и судили меня.
Время было позднее. Все спали, кроме часовых и совсем уж железных, вроде меня. Я встал и пошел прочь из лагеря. Первый наблюдал за мной. Стражники походили один на другого, но Первого я легко отличал. Только он глядел на людей, как на живых и стоящих внимания. В нем ощущалась капля человечности, и это делало его еще ужаснее. Тех, в ком вообще нет человеческого, легче выносить. Первый лишь проводил меня взглядом, но следом не пошел.
Я остановился, надрезал ладонь и позволил крови стечь на песок – вернул малую часть себя тому, у кого взял так много. Привязался к месту.
Потом позвал Морок и попросил ускорить мой шаг. Я прочел песок и знал, что могу найти поблизости: длинную червеобразную тварь, копошащуюся под камнем. Она никогда не ела и не пила, просто была там. И опасности не представляла. В Мороке встречались безвредные твари. Никто, кроме меня, не знал о ее существовании. Я отыскал место – тварь пыталась вылезти из-под черного, хрупкого как древесный уголь камня. Слепая, она не имела понятных человеку органов чувств. Я выкопал ее. Шириной она оказалась с мою ладонь. Мне попадались такие раньше. Их крайне трудно прикончить. Разруби на части – и каждая поползет сама по себе.
Единственный способ – съесть заживо.
Некоторые вещи лучше не вспоминать. Когда я впервые сунул в рот подобную тварь, мне захотелось выплюнуть ее, а вкус забыть навсегда. Вычеркнуть из памяти плоть, что корчится во рту, касается десен, шевелится в глотке. Куски твари дергались даже в кишках. Но тот день остался далеко в прошлом. Со временем преодолевать омерзение стало куда легче. Заглатывая сочную белую плоть, я ощущал, как крепнет моя связь с Мороком. Его отрава затекала в меня, лечила тело, делала сильнее. Я бы рассмеялся от радости, но боялся выблевать липкое коричневое дерьмо. Оно вытекает, если невзначай раскусить не ту жилку. В такие моменты обычно совсем не смешно. Хотя…
Я хихикнул. Да, смешно. Но что именно?
Ох, как запекло, казалось, пламя вспыхнуло во рту, в глотке, а потом и в кишках. Меня будто пырнули ножом и перегнули пополам. Изо рта вывалился комок недожеванной, белой,
