Зорка прикрыла глаза, охваченная странным чувством. Жихан пожертвовал собой ради нее. Нет, он просто остался верен своему слову. Он поклялся гридню защищать избранную даже ценой своей головы. Будь на этом месте кто-то другой, ничего бы не изменилось. «Не смей думать, что Жихан сделал это ради тебя. Не смей!» Ератник словно подслушал ее мысли:
– Он ни на миг не поколебался. Ты бы видела, как он на тебя смотрел… Ну, не на тебя, конечно. Пришла пора отплатить добром за добро. Он до сих пор здесь. – Колдун постучал пальцем по виску. – Живой. Только спит. Я обещаю его отпустить, если поможешь.
Травница почувствовала себя опустошенной. Для чего злые боги подстроили эту пытку? Чтобы снова заставить ее поверить, будто сотника можно спасти? Во второй раз совершить рвущий душу выбор? У нее не осталось сил. Ни телесных, ни душевных.
– Что я должна сделать?
– Провести меня на Лысую Гору, где вас будет ждать Черномор. Попасть туда могут только владеющие знаком или те, кто их сопровождает. Как только я поговорю с Черномором, надобность в чужом теле отпадет. И ты получишь своего сотника назад, живого и невредимого.
– Откуда мне знать, что ты меня не обманешь?
– Ниоткуда. – Ератник пожал плечами. Его улыбка, из-за которой на обожженном подбородке натянулись рубцы, выглядела такой знакомой. И совершенно чужой. – Ты можешь отказаться, но тогда потеряешь Жихана навсегда. А если попробуешь меня убить, навредишь его телу.
– Для чего тебе нужен Черномор?
– Не твое дело. Так ты согласна?
– Согласна, – сквозь зубы выдавила Зорка.
Она не поверила ни единому слову, а уж тем более обещанию колдуна. Неразумно верить тому, кто без зазрения совести вырезал целую деревню. Но до Киева далеко. Должен быть способ изгнать чужую душу, не нарушив данной в Изборске клятвы и не навредив попавшему в заложники телу. Надо просто его найти.
– Вот и славно. А теперь поешь, иначе не сможешь продолжить путь. Мы же не хотим опоздать на важную встречу?
Даже в детстве, когда Зорка в одночасье осталась сиротой, она не испытывала подобного унижения. Лжесотник схватил ее за шиворот и отволок к дереву, прислонив спиной к стволу. После чего принялся кормить с ложки – сама она есть не могла, пальцы дрожали и отказывались гнуться. Комки каши углями горели во рту, грудь ломило от пронизывающего холода, исходящего от амулета, а по щекам катились злые слезы. Их солоноватая горечь мешалась с пресным вкусом ячменя. Зорка через силу глотала еду и не знала, кого ненавидит сильней: колдуна за подлость или себя за слабость. А может, Жихана? За то, что так глупо попался в ловушку…
После завтрака накатила сонливость. Но прежде чем провалиться в пустоту, Зорка кивнула на Карася:
– Покорми… Если я проснусь, а он мертв… сделке конец…
Второй раз она очнулась под вечер, чувствуя себя намного лучше. Ератника было не видать, но костер горел, а рядом лежали груда приготовленных для растопки веток и фляга с водой. Вой-полукровка по-прежнему спал, его щеки пылали нездоровым румянцем. Зорка поднялась на ноги, сделала два неуверенных шага и опустилась на колени перед Карасем.
Под остатками боевого облачения обнаружилось поджарое, узловатое тело в ссадинах и синяках. Главную опасность представляла рана на бедре. В кровь попал упыриный яд – выше колена нога побагровела и распухла чуть ли не вдвое. Палец травницы оставил вмятину на коже, а значит, внутри скопился гной.
На траву упала тень. Двигался ератник совершенно бесшумно.
– Где лошади, упырь?
– Упырь? Прояви-ка больше уважения к тому, от кого зависит жизнь твоего друга.
– Где лошади, Упырь Упырович, сын Упырий?
– Можешь звать меня Сигмар. – Ератник присел у костра, поворошил угли обломком ветки. – Увы, моя пала, пока тебя догонял. А твоя убежала. Когда я на вас наткнулся, вы оба валялись на земле.
«Плохо», – подумала Зорка.
Теперь они, словно выскочившие из избы погорельцы, остались ни с чем. Была сума с травами и зельями, немного монет в подвешенном на поясе кошеле и поклажа Жихана, снятая с павшего коня. Но ее придется оставить, не переть же мешки на горбу. Травница принялась обрабатывать рану.
– Сколько у тебя серебра, кроме гривны?
– Видишь ли…
Ератник замешкался. Зорка с удивлением обернулась и только сейчас заметила, что на шее Жихана-упыря больше ничего не блестело. «Ну конечно, – сообразила она. – Нежить и нечисть не могут носить серебро». Промыв место укуса, травница наложила повязку: разорвала рубаху воя на лоскуты, соорудила примочку из заговоренной вербены с кровохлебкой, примотала к воспаленной ноге.
– А завернуть гривну в тряпочку и прихватить с собой ты не догадался?
– Понимаешь. – В голосе послышалось непривычное и для сотника, и для ератника смущение. – В посмертном бытии как-то забываешь о необходимости платить за еду…
– Так тебе напомнят… Раненый нескоро придет в себя. Надо собрать волокушу.
– Зачем? Он бесполезен. Оставим его здесь.
– Послушай меня. – Зорка пружинисто распрямилась и зашипела словно гадюка. – Если Карась неожиданно умрет или ты убьешь человека, который не собирался причинять нам вреда, клянусь всеми богами, я засуну амулет тебе в глотку. И Жихан в Ирии посмеется и скажет, что я поступила верно!
Несколько мгновений оба буравили друг друга взглядами. Ератник сдался первым.
– Хорошо, верю. Но если из-за твоей прихоти мы опоздаем, его тело помучается перед тем, как туда попадет!
И снова потянулись однообразные дневные переходы, один за другим. Только теперь не осталось ни шуточек Искрена, ни рассказов повидавшего свет Третьяка, ни утренних тренировок с Жиханом… Их отряд просуществовал всего дюжину дней, а она так сильно к нему привязалась. Зря.
Ератник и травница почти не говорили друг с другом. Оба вставали на рассвете, определяли направление по солнцу и шли до тех пор, пока могли различить тропу. Волокушу, сооруженную из веток, ремней и шерстяного плаща, тянули по очереди. Питались остатками найденного в поклаже хлеба и собранной в лесу черемшой. Отек на ноге раненого спал, как и тянущий силы жар. Карась изредка приходил в себя, звал кого-то на чужом языке, просил пить. Зорка с опаской ждала того часа, когда он встанет на ноги и потребует объяснений.
На четвертое утро из-за ближайшей рощи послышался детский плач. Зорка остановилась и сбросила лямки волокуши.
– Я обещал никого не убивать. – Ератник скорчил недовольную рожу. – Но между «никого не убивать» и «помогать всем страждущим» имеется определенная разница.
– Ребенок маленький, далеко от взрослых уйти не мог. Значит, где-то рядом находится село или деревня.
В куще деревьев обнаружился скрытый подлеском мальчишка лет семи. Светленький и чистенький, словно клубок ягнячьего пуха, в лапоточках с белыми онучами и льняной рубахе.
– Чего ревешь? – издалека спросила Зорка, чтобы не напугать мальца.
– Вот и не реву. – Тот потер рукавом заплаканные глаза. – Я лапчатку собираю.
– А на что она тебе? – Свойства лапчатки, или по-другому гусиной лапки, травница знала хорошо. Отвар из ее корневищ заставлял кровь быстрее мчаться по жилам.
– Мамке помочь. Слегла она. У нас многие болеют, дед Колыван сказал – лихоманка напала и все нутро им измучила. А дед не заболел, и я тож.
– Лихоманка, значит… – В Зорке проснулся интерес. Этим словом смерды чего только не называли, от обычной холодянки до смертельной воспицы. Она подошла ближе. – А лошадь у твоего батьки есть?
– Есть, Сивкой кличут. Мы на нем горшки на продажу возим.
– Куда возите?
– В город.
– Какой?
– Не знаю. Город – он и есть город.
Зорка усмехнулась. Мир мальчишки состоял из дома и города. Существование других вариантов в его маленькой белобрысой голове пока что не умещалось.
– Предположим, это Смоленск… – протянула травница. – Проводи-ка меня к своей мамке. Может, я подсоблю.
Мальчонка повеселел, ухватился за Зоркину штанину, приспущенную над сапогом, и потянул за собой.
