Отчаянно хрустнув, ветка переломилась пополам. Зорка ощутила, что летит вниз. Сердце попыталось выскочить через горло, но падение остановил рывок: Сигмар схватил ее за запястье. Ератник распластался на ветке, одной рукой держась за дуб, а другой пытаясь подтянуть травницу к себе. Волки оживились, глядя на мельтешащие на фоне звездного неба подошвы сапог. Самый крупный попытался допрыгнуть, но лишь вхолостую щелкнул зубами, промахнувшись на какую-то пядь. Рука травницы вспотела и начала медленно выскальзывать из ладони ератника. Да и ему приходилось нелегко – на скулах обозначились желваки, поперек виска проступила бьющаяся жилка. Он процедил сквозь стиснутые зубы:
– Не смей падать, ты мне нужна!
Внезапно лес наполнился топотом и стуком трещоток. Первым из-за деревьев показался Карась с мечом в руках. За ним – человек пять гончаров с рогатинами и факелами. Волки, оценив новый расклад, по одному исчезли в темноте. Очень кстати – травница рухнула вниз, больно ударившись о вылезший из-под земли корень.
Раненую ногу Карась старался не нагружать, стоял, перенеся вес на здоровую. Но меч, нацеленный на травницу острием, держал по-прежнему крепко. Глаза недобро сузились, превратившись в две раскосые черные щели.
– Ты вовремя. – Зорка потерла ушибленный бок и выразительно покосилась на людей за его спиной. – Нам надо поговорить.
…До рассвета оставалось несколько часов. Зорка и Карась сидели у костра. Вой нахохлился, сложив руки на груди, травница помешивала в котле загустевшую жижу. Оба говорили так тихо, что иногда приходилось не столько слушать, сколько читать по губам.
– Почему ты скрыл, что очнулся от забытья?
– Чтобы слушать, о чем вы говорите. Я не знал, на чьей ты стороне.
– Я бы никогда не предала Жихана. Он…
– Он тебе дорог, – закончил Карась. – Я догадался. Послушай… Я тоже хочу его спасти. Но то, что ты предлагаешь, слишком опасно. Ератник служит Нави. Кто знает, каких бед он натворит, попав на Лысую Гору.
– Он не попадет. – Травница нахмурилась, стиснув в кулаке ручку половника. – Я поклялась исполнить пророчество и останусь верна своему слову. Если до приезда в Киев ничего не изменится, я уничтожу… уничтожу тело Жихана вместе с колдуном.
– Ератник не дурак. Он тебе не верит и сумеет это предугадать. – В глазах Карася отражался огонь.
Зорка впервые заметила, какими длинными и густыми были его ресницы. Наверное, достались от матери-печенежки.
– Тогда ты его убьешь и отомстишь за нас двоих.
– Ты – избранная. Твоя жизнь слишком ценна.
– Знаешь, я думала об этом. Легко поверить, что хорошие люди обязаны жертвовать собой ради меня. Ведь я избранная, а они – нет. Но так мыслят существа вроде Сигмара и Добромилы. Мне кажется, если я сделаюсь похожей на них, то перестану быть избранной. Но не все так плохо, – поспешила добавить Зорка, заметив, как ссутулился поникший Карась: – Колдун не всесилен, у него есть уязвимые места. Первое, он не терпит серебра. Даже кошель с пояса срезал.
– Пока нам это никак не поможет. Станем его мучить – убьем Жихана. Что второе?
– В чужом теле он слаб, бо́льшая часть заклятий ему недоступна. И я чую… должно быть что-то третье.
Как Сигмар ни бесился, а весь следующий день травница шептала заговоры, вливая зелье в губы больных.
Первым прошел озноб, затем и судорога отпустила одеревеневшие мышцы. Как только мать Даньки сумела подняться на ноги и, плача, обняла сына, дед Колыван велел запрягать.
* * *
Неделю спустя Зорка разглядывала пеструю мешанину пятен, какой выглядел Смоленск сквозь слюдяное окно. Город ей понравился. В Изборске редко строили из камня, разве что ворота и дозорную башню сложили из серо-желтого известняка. Здесь же к небу тянулись белостенные храмы, такие высокие и нарядные, что сложно было поверить в их земное происхождение. Поражал воображение и Днепр, спокойный и неторопливый, чей противоположный берег терялся в дымчатой пелене.
Внутри городской стены, укрепленной земляной насыпью, было шумно, людно и говорливо. Торговая жизнь била ключом. Повезло, что в одном из постоялых дворов какие-то подвыпившие купцы-вятичи, удачно наторговавшие воском, сцепились с такими же хмельными булгарами, в результате чего для их небольшого отряда освободилось место.
В горницу ввалился запыленный Карась. Он еще прихрамывал, но с каждым днем все меньше и меньше. Травница осталась довольна своим мастерством.
– Договорился! Возьмут троих, за перевозку и харчи. Согласны поторговаться, но сначала хотят на всех посмотреть, – сообщил он Зорке, после чего приложился к кувшину с холодной водой. Солнце в начале лета припекало не на шутку.
Сигмар и Карась второй день прочесывали город, знакомились с нужными людьми, толклись в переполненных корчмах, пытаясь найти подходящий обоз. Зорке приходилось сидеть и ждать, изнывая от нетерпения. Это в Изборске ее знала каждая собака. А здесь с безродной и безмужней бабой никто бы не стал говорить, не поможет и великокняжеский знак.
– Чего на нас смотреть, мы же не девки на выданье… – проворчал вошедший следом ератник.
У него переговоры с самого начала не задались. Опытные купцы чуяли в лжесотнике нечистую изнанку и старались держаться подальше.
Деваться было некуда. Пришлось отправиться за городскую стену на выселки, где разместился хозяин обоза со своими людьми. На подходе к бревенчатому терему высотой в два жилья Зорка ощутила, как задрожал амулет.
– Стойте! Что-то не так. Карась, откуда взялись эти твои купцы?
– Сами на меня вышли… Сказали, что свои – кривичи, из Изборска.
Зорка от досады прикусила губу. Ну почему она не спросила об этом раньше?
На крыше и открытой галерее, опоясывающей башню, выросли силуэты лучников. А чей-то глумливый голос произнес:
– Здравствуй, Зорка Остромысловна! Княжна Добромила интересуется, как твое здоровье?
3
В нежилой на вид горнице не было ничего, кроме крюка, торчавшего из потолка. К нему крепилась веревка, длинным концом которой травнице обмотали запястья. Зорке приходилось стоять на цыпочках, вытянув руки над головой. Лодыжки, тоже связанные, гудели от напряжения. Скоро усталость перерастет в боль.
Сигмару с Карасем повезло чуть больше – их обыскали и посадили в угол на цепь, словно собак. Рты заткнули кляпами: вой-полукровка остервенело ругался, всем надоев. У Зорки оставалась возможность кричать, но тут зови не зови на помощь – все одно. Место глухое, на самом краю. Изборяне подготовились на славу… Правда, когда полонили малый отряд, Зорка заметила какого-то толстяка в подпоясанной свите. Тот бросил на пленников равнодушный взгляд – да и потопал своей дорогой. Чужие неприятности никому не нужны.
Вдоль стены прохаживался один из дружинников княжны Добромилы. Его имени Зорка не знала, но помнила харю с белесой бородой и бледно-голубыми, словно застиранные портки, глазами. Пятеро его подручных разошлись по горнице, двое остались снаружи нести караул.
– А эти нам на кой? – Незнакомый урод с перебитым носом ткнул пальцем в пленников на цепи. – Может, в лес их – и того?
– Пусть пока посидят, там видно будет. – Дружинник развернулся на каблуках и вперил в травницу недобрый взгляд. – Думала, не найдем? Или что Мстислав тебя знаком своим защитит?
Зорка промолчала.
– Ты мне гордую не строй! Мамка твоя гулящей была, перед такими, как я, ноги раздвигала. А тебя прижила и вовсе незнамо от кого. Может, от черта лысого – больно страшной уродилась!
Его поддержал дружный смех. Карась промычал сквозь кляп что-то угрожающее, но вышло неразборчиво. Зорка ничего не ответила – подобные шутки-прибаутки ее не задевали с детских времен.
– Тоща как коромысло! – внес свою лепту кривоносый гигант.
Похохотали и над этим – настроение у изборян было отменным. Надоело, поди, столько дней в Смоленске без дела сидеть.
– Хоть и худа, зато вона как зыркает. – Дружинник положил руку Зорке на грудь, сжал побольней. – Люблю, когда девка с норовом.
