Находкой. В конце концов, при открывшихся перспективах кое-что для будущего России можно было сделать и сугубо частным порядком, без унизительного доказывания своей правоты перед Минфином и растраты на все это времени и здоровья. К тому же умнице Сибирякову, если тот даст согласие на роль директора-распорядителя, будет где развернуться и таланты свои недюжинные приложить…
Поразмыслив минуту-другую над услужливо развернутой Безобразовым перед его носом картой, Руднев не спеша, дабы излишней суетливостью не выдать клокотавшую в нем бурю чувств, ткнул пальцем в кусок побережья, заехав ненароком и на Сучанский уголек. На сем окончательный консенсус был достигнут, а участие Петровича в общем деле обрело под собой первое документально-материальное выражение. Но ведь не токмо ж для себя любимого!
Жаль только, лукавый рогатый не шепнул Петровичу главного. Того, что и Воронцов-Дашков, и Мещерский, и Плеве – видные деятели «Священной дружины», а сам Илларион Иванович в этом элитарном междусобойчике, призванном не столько бороться с террористами и защищать персону государя, сколько гарантировать контроль за ним со стороны старших из братьев Александра III, Владимира и Алексея Александровичей, был после них персоной наиглавнейшей. На это Рудневу позже прозрачно намекнул Кутайсов, когда поинтересовался тем, как прошли переговоры с комитетскими. Но паровоз уже ушел, и что выросло, то выросло.
Теперь о делах сегодняшних. До обеда им надо было успеть сгонять посмотреть на заводик Сукачева, затем заскочить на хозяйство к братьям Белоголовым, глянуть на затоны. Потом – на обед в Дворянском собрании. Увы, откосить от этой славословной нудятины не удастся, слава богу, еле отбились от идеи вечернего банкета. Поэтому в пять пополудни – домашний концерт у графа Кутайсова.
«Он чем-то, или кем-то, обещал нас всех удивить. Ага, типа Стинга, Бутусова или ослепительной Уитни…»
Вспомнив о невозвратном, Петрович горестно вздохнул. Увы, музыкальная культура начала XX столетия вызывала у него дичайшую скуку, до зевоты.
В отличие от Балка, он здесь ни разу гитару в руки не брал, хотя по молодости, той, московско-студенческой, баловался. Но все эти хроноаборигенные балеты, оперы, водевили, романсы – что русские, что цыганские – его душу, взращенную на диско, техно, «Скорпах», Высоцком, великом ностальгологе Митяеве и прочем бардовском КСП, не трогали совершенно.
«А что дальше? Там видно будет. По прикидкам, поезд Макарова прибудет не ранее десяти, и отбиться до двух ночи опять не удастся. А назавтра уже немцев встречать…»
В общем, денек обещал быть насыщенным, даже без внеплановых приключений.
* * *
Во всей этой круговерти Петровича радовало то, что граф Кутайсов был весьма доволен решительным вторжением моряков в иркутскую действительность. И, судя по всему, никакой показушности в его радушии и деятельной готовности помочь не было. Как и единственно желания банально кутнуть в кругу новых орденоносных знакомых.
Если Павел Ипполитович и старался всеми силами угодить Рудневу и его офицерам, интерес за этим просматривался в первую очередь государственный. Генерал-губернатора заботило, как в наступающей мирной действительности не дать схлынуть, сойти на нет тому промышленно-хозяйственному подъему, который переживала столица Восточной Сибири в истекшие год-полтора. Поэтому явление флотских с их далеко идущими, наполеоновскими планами оказалось для него просто манной небесной.
Иркутск, став опорным тыловым городом отгремевшей Русско-японской войны, за это время пережил резкий скачок в развитии, причем как в промышленном, так и в культурном, общественном. Словно грибы росли мастерские, склады, пристанционные пакгаузы, технические железнодорожные ветки. Были открыты три госпиталя, комплекс карантинных бараков с медлабораторией по борьбе с заразными болезнями, два сиротских дома, четыре фешенебельные гостиницы, несколько ресторанов, три офицерских клуба, десятки постоялых дворов, харчевен, трактиров и чайных.
Разношерстного приезжего люда в городе, от офицеров, солдат, врачей, инженеров, мастеровых и коммивояжеров до прачек, извозчиков, обладательниц «желтых билетов» и побирушек, как временно оседающих в самом Иркутске, так и транзитных, по скромным оценкам полицмейстера и губернатора Моллериуса, оказалось больше трети довоенного населения. И забот у городских властей хватало.
Не обходилось, к сожалению, и без проявлений обычной российской бардачности. Несправедливость и алчность, жажда легкой наживы на войне, на чужом горе никуда не делись. Но расцвесть всей этой гнили махровым цветом Кутайсов с прибывшими к нему на усиление членами ОКДВ не дали. При раздаче слонов исключений не делалось и для персон в чинах. Получали на орехи все: от ушлых, вороватых армейских интендантов до беспардонно крышевавших жриц любви и бандитские притоны городовых.
К чести генерал-губернатора и его подчиненных, руки у них доходили не только до обеспечения этого деятельного человеческого муравейника хлебом насущным, кровом, снабжением и поддержания необходимого порядка, но и до организации досуга. В первой половине 1904 года – заметьте, идет война – в городе открываются две общественные библиотеки и несколько читален, три синематографа, театр-шале и два летних – театра…
* * *
Уместно отметить, что сам Кутайсов в светских салонах прослыл не только бравым записным балагуром, любителем выпить, от души повеселиться и заодно позабавить всех в хорошей компании, но и личностью яркого музыкального дарования. Когда в его руках оказывалась гитара, овации и восторги слушателей становились достойным воздаянием таланту. Особо хороши были в исполнении графа романсы на стихи – Дениса Давыдова, Лермонтова, Тургенева и Кольцова.
В кругах профессиональных деятелей музыкального искусства он имел репутацию самую добрую еще и потому, что если когда-нибудь кто-то из его знакомых исполнителей или импресарио обращался к Павлу Ипполитовичу за протекцией или срочной помощью, граф всегда старался принять посильное участие в решении поверенных ему проблем. Собинов, Шаляпин, Вяльцева числили его сиятельство в списке своих друзей и сановных покровителей. О его бескорыстной щедрости к труженикам большой сцены ходили легенды…
Театрально-музыкальная жизнь Иркутска в годы генерал-губернаторства Кутайсова била ключом. И хотя столица Восточной Сибири слыла городом высоких музыкальных стандартов с начала последнего десятилетия XIX века, не стоит считать банальным подхалимажем то, что в начале прошлого года Павел Ипполитович был избран иркутским отделением Императорского русского музыкального общества почетным членом. Скорее, это стало логичным актом признания реальных заслуг графа на ниве общественного служения высокому искусству.
Во время войны, когда забот и проблем у Кутайсова без того было выше крыши, он успевал лично решать вопросы размещения и обеспечения приезжавших на гастроли звезд сцены из обеих столиц, Киева и Варшавы. С ним согласовывались планы гастролей, концертной деятельности, выступлений в госпиталях, выездов в действующую армию, на флот. Доброжелательная опека со стороны генерал-губернатора вызывала у исполнителей закономерную ответную реакцию. До слегка фамильярного шаляпинского: «Отец родной! Позови, с краю земли примчусь!»
Поэтому не удивительно, что на скоропалительно собранный домашний концерт к графу Кутайсову прибыли лучший тенор России Леонид Собинов и находящаяся в зените своей славы, несравненная Анастасия Вяльцева. А
