броненосцев и шести броненосных крейсеров «нового французского типа, с постройкою первых двух пар в Тулоне, Сент-Назере или Лорьяне».
Может быть, вас специально из этого расклада исключают? Или вам что, нет до этого никакого дела? Ну те-с, потрудитесь объясниться, любезный Всеволод Федорович, что за благая муха в Иркутске вас покусала?.. И что смешного я сказал, господа!..
Смущенный таким неожиданным напором Макарова Петрович начал было путано разъяснять ему свои резоны. И его, макаровские, так, как он их понимал. И немедленно огреб! Без пяти минут по полной.
– Всеволод Федорович, милостивый государь… Мне. Наплевать. На герра Тирпица. На весь его Маринеамт. И на жалкие пруссаческие потуги стать первым флотом на Балтике! Будут германцы особенно усердствовать, получат, как господа японцы, розгой по заголенным местам… И мне совершенно недосуг лясы точить с кайзеровскими родственниками.
А вы, значит, желаете, чтобы я тут с вами сегодня остался еще и для мирных переговоров? На полном серьезе? Угу… Государь просил, значит? И господин Менделеев уже тут как тут? Похвальная прыткость! Но вы у меня спросили, ищу ли я такого примирения? После всего, что было сказано и сделано этим вашим светочем науки?
«Ермак»-де у меня, у дилетанта-с, не получился! Не оправдал-с… Ага! Думает, мне неведомо, как свой прожектик он хотел через Витте и присных протолкнуть? И не знаю, кто из моряков пособил ему к государю подкатиться с предложением строить линейные ледоколы по «научному» чертежу?.. – Взгляд Макарова обжег внезапно и яростно. И только сейчас до Петровича дошло, что это именно его предложение, поддержанное царем, нанесло Степану Осиповичу столь тяжкую обиду. И пусть проект Менделеева объективно был прогрессивнее «Ермака», доказывать Макарову что-либо здесь и сейчас не имело смысла.
Зазвенел колокол, сливаясь с протяжным гудком паровоза… И… на! Получи, на прощание:
– Я могу сейчас просто приказать вам немедленно сесть в вагон. Но, уважая мнение государя, я не стану этого делать. Ваше личное дело. Можете хоть месяц тут обниматься с вашими немцами и творцом виттеевской водочной монополии. Понимаю, может, кому-то сие без интереса, но только мне и моим офицерам флот наш в порядок приводить надобно. Нельзя-с про войну забывать. Иначе она сама о себе быстро напомнит.
Любезничать же с господами из комитета ее с улыбочкой елейной подкузьмившими нам с вами увольте-с! Мне в письме государь задачу ясную поставил: «Не все ладно у нас с морским делом. Надобно ваш кронштадтский и тихоокеанский опыт в полной мере на благо флота нашего скорее применить…» А для этого никакие проходимцы мне не нужны-с…
Не смею задерживать вас долее, граф. Извинитесь за меня и всех господ офицеров перед глубокоуважаемым генерал-губернатором: польщены, весьма признательны за радушие. Но только – увы! У нас служба-с… Честь имею!
* * *
Отпустив четыре уже никому не нужных экипажа, Петрович с адъютантом Кутайсова неспешно катили в сторону Сибиряковского дворца. Наблюдавший эпик фэйл Руднева от начала до конца подполковник тактично помалкивал. Опрокинув сто грамм для сугреву – хорошо, когда карета укомплектована, – молчал и Петрович. А о чем было говорить? Все вполне очевидно: наш генерал-губернатор с супругой и гостями напрасно ждут прибытия Макарова с его славными адмиралами и офицерами-тихоокеанцами. Вечер безнадежно испорчен. Предстояло оправдываться…
Но, черт подери, Петрович не испытывал ровно никаких угрызений совести! Нет, конечно, неприятно, что любезный граф Кутайсов и его ближние огорчатся отсутствием ожидавшегося продолжения банкета. Но обтекать на перроне, причем как в прямом, так и переносном смысле, досталось ему, Рудневу. Однако афронт Макарова под обалдевшие взгляды окружающих Петрович перенес стоически. Не сейчас, так в самом ближайшем будущем серьезный клинч со Степаном Осиповичем он предвидел. Причин тому было несколько. А время, место и сопутствующие обстоятельства никакой роли не играли.
Во-первых, первые признаки ревности к его скромной персоне со стороны нашего новоиспеченного генерал-адмирала он уже почувствовал. Как ни крути, однако погоняло «русский Нельсон» прилипло к нему, а не к Макарову. И не без оснований, кстати.
Во-вторых, рудневские экивоки в сторону немцев как наших вероятных союзников Степан Осипович упрямо не желал воспринимать всерьез. Он считал, что именно позиция Берлина лишила Россию основной части ее победного приза в войне с турками 1877 года. Он с искренней симпатией относился к французам и нашему союзу с Парижем. Он считал германскую школу кораблестроения фикцией, а лучшую продукцию верфей рейха – второсортной недорослью в сравнении с изделиями британских кораблестроителей. К которым, кстати, он относился с определенной симпатией, имея в их среде немало товарищей и почитателей его талантов и новаторских идей. Одна «Гекла» – улучшенный английский вариант его «Великого князя Константина» – чего стоит, не говоря уже про специальной постройки «Вулкан» или построенный у Армстронга «Ермак». Возможно, в связи с этим никакого рефлекторного предубеждения к англичанам, британскому политикуму и гипотетической возможности в будущем внешнеполитического союза Санкт-Петербурга с Лондоном он не испытывал. В отличие от Петровича.
В-третьих, ознакомив Руднева со своими идеями в области нового кораблестроения, Макаров внезапно натолкнулся на глухую стену не просто недопонимания, а осознанного неприятия! Петрович, с учетом знаний о будущем, категорически не велся на идею мощно вооруженных, быстроходных, но относительно мелких и слабо бронированных кораблей, способных за счет общей численности и мобильности создавать критический перевес над силами неприятеля в любой точке Мирового океана. Гипотетически способных…
К тому же Руднев упорно противился желанию Макарова немедленно приступить к созданию многочисленного подводного флота, аргументируя свою позицию технической неготовностью промышленной и конструкторской базы. Чем буквально выводил Степана Осиповича из себя: ведь под лежачий камень и вода не течет! А к сегодняшней их встрече подкатила новая неприятность: похоже, новоиспеченному генерал-адмиралу доложили господа-доброхоты, что император согласился строить новые ледоколы по менделеевскому проекту не без подсказки некоего Руднева. Увы, шила в мешке утаить не удалось.
Но! Позволить Макарову рулить процессом создания русской морской силы к часу «Ч» Петрович не мог. Категорически. Поскольку хорошо знал про жилку технического авантюризма, которая подспудно билась в этом великом новаторе нашего флота. Достаточно вспомнить годы его сотрудничества с адмиралом Поповым, приведшие к появлению на свет не только «круглых» ББО, но также императорской яхты, что уже было мимо кассы. А затем уже и к полному абсурду круглой шлюпки. Многие его предложения, сперва казавшиеся верхом технической прозорливости, не прошли проверку временем и практикой, приводя порой к печальным результатам. Тут вам и магистральная водоотливная труба, и облегченный бронебойный снаряд, пожалуй, роковая для нашего флота времен реальной Русско-японской войны ошибка Макарова…
Знал также Петрович и про пагубную страстишку Степана Осиповича лично влезать во все аспекты флотской жизни и военно-морского строительства. Как не вспомнить про его
