Здравствуйте, Вероника!
Едва ли вы сразу вспомните меня! Позавчера вечером вы обслуживали мой столик в кафе и оставили мне визитку с адресом электронной почты. Из этого я делаю вывод, что вы хотели, чтобы я вам написал… И хоть такое желание не вполне понятно для меня, я все же решился на это письмо, поскольку вы мне почему-то симпатичны и я не раз вспоминал вас после нашей встречи. Может быть, это звучит чересчур неправдоподобно, но я пишу вам из Парижа, куда улетел через несколько часов после нашего с вами знакомства. Здесь со мной происходят весьма странные вещи, и я, допуская, что вам это не вполне интересно, коснусь их самым поверхностным образом. Я работаю в газете «Свет», обозревателем международного отдела. В Париже – для освещения благотворительного концерта знаменитого скрипача и моего друга Пьера Консанжа. Сразу, как я приехал, началась какая-то странная чехарда. Меня то хотели отозвать на родину, то телеграфировали в корпункт, что мне необходимо остаться здесь как можно дольше. И все это происходило не вполне с моим участием, будто я здесь ни при чем. Одним словом, моей жизнью очень лихо распоряжались за меня. Кончилось это все тем, что на Пьера Консанжа напали при попытке ограбления его квартиры, повредили руку. Концерт отменен. У самого Консанжа по этому поводу тоже есть большие подозрения: кто-то не только заставил его давать этот концерт в Париже, вопреки всем его сверстанным гастрольным планам, но и очень настоятельно попросил добиться, чтобы концерт из Москвы приехал освещать я, да еще и сыграть для меня на бис 24-й каприз Паганини. Все это очень похоже на некое коллективное безумие. …Я часто вспоминал о вас, хотя мы и почти незнакомы. Ваше лицо стоит у меня перед глазами. Я пишу, чтобы хоть кто-то знал об этом. Мало ли что… На всякий случай оставляю вам номер своего мобильного телефона.
Климов несколько раз проглядел письмо и, не найдя, что можно добавить, нажал «Отправить».
По Ильинке, мимо спускающегося вниз Китайгородского сквера, а дальше по Маросейке и Покровке Рыбкин довел Марину до Чистых прудов. Они присели у самой воды. Стаська легко обнял ее и прижал к себе, смотря при этом на воду, даже не поворачивая к ней головы. Марина не отстранилась.
Во время их прогулки девушка выяснила у Рыбкина все, что ей на сегодня было важно. Теперь она обладала почти полным знанием о его жизни, о семье, о пристрастиях. Он отвечал на все ее заковыристые вопросы просто, без обиняков, и это подкупало. Марину так утомляла нарастающая сложность жизни, что ее сейчас привлекал этот простой, не очень красивый, явно по уши в нее влюбившийся мужчина. Привлекала ясная его правда, лишенная иллюзий. Его рассказы о семье, фанатичное желание блюсти в ней мир и покой, несмотря ни на что, вызвали чувство, похожее на белую зависть. Как жаль, что этот человек всецело не принадлежит ей!
Борис Аркадьевич, неотступно следовавший за гуляющими, устроился на лавке неподалеку, так, чтобы не терять парочку, но при этом не привлекать ничье внимание.
Сидит себе дед на лавке и сидит!
Легрен припарковал машину недалеко от дома, где еще совсем недавно коротал свои дни Жорж Леруа. В воскресный вечер в этом районе особого оживления не наблюдалось. Из машины он позвонил Винсенту и предупредил его о своем визите. Через пару минут исполнительный малый должен был спуститься вниз и встретить комиссара, а пока что Легрен осматривал улицу, близлежащие дома, лавочки, магазины, проулки…
Из парадного появился Винсент Кальво и, увидев комиссара, вприпрыжку помчался к нему. Спустя короткое время они уже входили в квартиру Леруа…
Так… Вот прихожая… Здесь хозяин всегда раздевался. Вот гостиная! За этим столом он сидел в свой последний день! А против него сидел убийца? Он отравил Леруа… потом закрыл дверь изнутри… И куда же делся? Леруа прошагал в глубь жилища месье Жоржа и убедился в том, что деться из квартиры убийце было некуда. На окнах – плотные решетки и никаких следов, что их пытались снять. Второго выхода из квартиры нет. Как-то все это не вяжется с показаниями мадемуазель Безансон, которая видела входящего к Леруа парня! Если этот парень – убийца, то он должен был испариться, как в сказке. Значит, Леруа выпустил его, закрыл дверь на щеколду и отравился. Но почему тогда два стакана? С кем он собирался пить отравленное вино? Кто-то ведь налил ему, дождался, пока тот пригубит и начнет биться в конвульсиях, а в свой бокал не плеснул. Нет! Что-то не сходится. Другой вариант! Леруа ждал некоего человека, предположим, того незнакомца, о котором твердит мадам Безансон, и, ожидая, его отравился. То есть покончил с собой все-таки… Слишком сложно и странно. Кто тогда закрыл дверь изнутри?
Внимание Легрена привлек книжный шкаф. Он подошел к нему, принялся пристально изучать корешки книг. «Похоже, Леруа был полиглотом. Уж точно читал на нескольких языках». Легрен доставал книги одну за другой. Бросилась в глаза любопытная деталь: Леруа все свои личные книги метил автографом на задней обложке. «Забавно! Так уж давно никто не делает! Но впрочем, едва ли это имеет отношение к делу. Хотя, кто знает…»
– Винсент, в какой квартире живут Безансоны?
Винсент Кальво, все это время смотревший на комиссара с неподдельным восхищением, принял стойку «смирно»:
– Эта квартира этажом ниже, справа от лестницы. Сейчас мадам там одна. Она не так давно вернулась с прогулки, гуляла со старшей дочерью, и сразу после этого муж забрал детей и укатил куда-то. – Винсент понизил голос: – Они кричали очень громко, даже здесь слышно было…
– Ну что ж! Тем лучше. Тем лучше… Придется скрасить одиночество мадам Безансон.
Звонок поначалу не привел ни к какому движению за дверью. Потом послышались легкие шаги. Прозвучал вопрос: кто там? Легрен привычно ответил: полиция! Дверь медленно поползла внутрь и взору немолодого полицейского предстала миловидная женщина. На вид ей можно было дать лет двадцать пять или двадцать семь. Выглядела она привлекательно, несмотря на то что глаза еще хранили следы недавних слез, а легкие белые волосы не были убраны подобающим образом. Они стояли и смотрели друг на друга. В глазах Легрена жило спокойное профессиональное упорство, в ее – плохо скрытое раздражение.
– Мне надо задать вам несколько вопросов!
Женщина поморщилась. Но выхода у нее не было.
– Что ж! Пожалуйста. Проходите в комнату направо. Я сейчас.
Квартира Безансонов разительно отличалась от квартиры Леруа. Там на всем лежал отпечаток чего-то временного, вещи и мебель, очевидно, подбирались хаотично, без какого-то замысла, исходя из их функциональности. Здесь же везде, в каждом углу веяло обаятельной роскошью среднего класса: мягкие диваны, накидки на креслах, изысканные стулья, на стенах – авторские картины. На столе лежало несколько книг, из одной из них, довольно старой на вид, торчала изящная закладка.
