— О. Конечно. А теперь, ваше высочество, чем еще могу быть вам полезен?
— Мне нужно увидеться с полковником Фалькенбергом.
— Хороший человек. Обычно это сделать достаточно легко, но как раз сейчас я просил его подавить последнюю пиратскую шайку. У него есть немало и другой работы.
— Это очень важно.
Блейн наклонил голову на бок.
— Не сомневаюсь. Я сам кое-что слышал. Ничего не хотите мне рассказать? — Когда Лисандр не ответил, Блейн кивнул. — Хорошо. Послушайте, я сделаю, что смогу, но может потребоваться какое-то время. А пока у нас на следующей неделе небольшой прием, ничего особенного, все очень неформально. Фалькенберг тоже приглашен и обязательно будет, если его не отвлекут дела этого Свободного государства. Если хотите, приведите с собой мисс Гордон.
— А это уместно на обеде в доме губернатора?
— Да… Ну, на самом деле нет. Но я бы хотел это изменить. И вы можете мне помочь. С вами никто не будет невежлив. Или с вашей гостьей.
— Отец велел мне не вмешиваться в дела других государств.
— Хороший совет, — сказал Блейн.
— Но, конечно, в этом нет никакого вреда. Приду с радостью. С молодой леди…
— Спасибо. Ваше высочество, я убежден, что будущее этой планеты зависит от осужденных и вынужденных колонистов. Некоторые из первопоселенцев, плантаторы и фармацевты, это понимают. Но многие не понимают и держатся за бессмысленные аристократические привилегии.
— У нас похожие проблемы, — сказал Лисандр. — Конечно, нам помогает… многие осужденные, которых присылают на Спарту, подкупили кого-то, чтобы оказаться у нас.
— То есть вы получаете лучших из осужденных. — Блейн улыбнулся. — Здесь тоже такое бывает, но, конечно, в меньших масштабах. Тем не менее платят и за то, чтобы оказаться здесь, а не на планете Фулсона. И время от времени к нам попадают очень умные люди.
Годом ранее…
Ярко-синее калифорнийское небо нависало над восемью тысячами молодых тел, бешено извивающихся в такт электронной музыке. Одни танцевали, другие лежали на спине в траве и пили или курили. Никто не мог игнорировать музыку, хотя почти никто сознательно не воспринимал носовой тенор: он был недостаточно силен, чтобы перекрыть дикие взвизги теремина или звяканье десятка гитар со стальными струнами. На серой деревянной платформе, воздвигнутой посреди готических, постройки двадцатого века, зданий Лос-анджелесского университета ждали своей очереди другие музыкальные группы.
Некоторым музыкантам так не терпелось начать, что они играли на своих инструментах. Никакого звука это не производило, потому что усилители были выключены, зато позволяло музыкантам включаться в бешеный ритм праздника на лужайке кампуса.
Концерт — прекрасное развлечение. К студентам в парке колледжа присоединялись горожане из ближайшего Благотворительного острова. Предприимчивые продавцы предлагали выпивку, травку и борлой. Грузовики подвозили еду. «Дочери Лилит» исполняли оригинальную музыку, затем пришла очередь «Слизи», затем должны были выступать другие известные группы. Толпу окутывала атмосфера мира и дружбы…
— Люмпен-пролетариат. — Говорила молодая женщина. Она стояла у окна, выходившего на лужайку кампуса и на дикую картину внизу. — Люмпены, — повторила она.
— А, это болтовня большевиков. Коммунизм — не выход. Только посмотри на Совмир…
— Революция предана! Предана! — сказала девушка. Она посмотрела на того, кто с ней спорил. — Не будет мира и свободы, пока…
— Прекратите. — Председатель собрания ударил кулаком по столу. — У нас много работы. Не время для идеологических споров.
— Без правильной революционной теории ничего достичь не удастся. — Это произнес бородач в кожаной куртке. Он посмотрел на председателя, потом на остальных присутствующих. — Вначале нужно правильно понять проблему. Тогда мы сможем действовать!
Председатель снова стукнул кулаком, но тут заговорил кто-то еще.
— Дела, а не слова. Мы пришли сюда, чтобы спланировать наши действия. О чем речь? Вы, проклятые теоретики, меня раздражаете. Нам нужны действия. Подполье сделало для Движения больше, чем вы за все время…
— Вздор. — Мужчина в кожаной куртке презрительно фыркнул. Потом встал. У него был громкий голос. — Ну, хорошо, вы действуете. Выводите на три дня из строя всю транспортную систему Л.-А. Очень умно. И чего вы достигли? Запугали налогоплательщиков, и те позволили поднять плату копам. Вы покончили с забастовкой легавых, вот чего вы добились!
Все заговорили одновременно, председатель пытался вмешаться, но человеке коже продолжал:
— Вы начали пищевые мятежи в районах граждан. Большое дело! Важен лишь результат, а вашим результатом стала морская пехота Совладения! Вы привели сюда морскую пехоту, вот что вы сделали!
— Верно! Мы показали истинное лицо режима! Революция не грянет, пока люди не поймут…
— Революция, вздор! Вбейте в головы: технология — единственное, что может нас спасти. Высвободите технологию, освободите ученых, и мы…
Его голос заглушили крики остальных. Все говорили одновременно.
Марк Фуллер сидел за студенческой партой и упивался происходящим. Дикой музыкой снаружи. Разговорами о революции. Планами действий — действий, после которых что-то произойдет, действий, которые заставят истеблишмент заметить их; все это так для него ново, и он здесь, в этой комнате, в самом центре истинной власти в университете. «Боже, как мне это нравится! — думал он. — У меня раньше никогда не было власти. Даже над собственной жизнью. А теперь я могу им всем показать!»
Таким живым он не чувствовал себя еще никогда за все двадцать лет жизни. Посмотрел на сидевшую рядом девушку и улыбнулся. Та улыбнулась в ответ и потрепала Марка по ноге. В промежности возникло напряжение, ставшее почти непереносимым. Он помнил вчерашний день и представлял себе завтрашний. Тихий мир округа налогоплательщиков, где он вырос, казался невероятно далеким.
Остальные продолжали спорить. Марк пытался слушать, но мысли его постоянно устремлялись к Ширли, к теплу ее руки у него на бедре, к выпуклостям под ее свитером, к воспоминаниям о том, как она впивалась пятками ему в спину, к ее крикам страсти. Он знал, что должен внимательнее слушать обсуждение. На самом деле ему не место в этой комнате. Если бы его не привела Ширли, он вообще не знал бы об этой встрече.
«Но я заслужу место здесь, — думал он. — Я буду здесь по праву. Власть. Вот что они такое, и я научусь быть частью этой власти».
Технократ в кожанке заговорил снова:
