Былое гнетет и поныне, Обиды превыше награды. Куда ни глянь — подозренья (Знает каждый предатель это), И каждый ждет возвращенья Дней прошлых, канувших в Лету. Раскаянье поздно наступит, Испорчено бывшее прежде И набат в роковую минуту Возвестит утрату надежды.
Его голос понизился до злорадного шепота, глаза, подобные ярким искрам, уставились на меня, а жестокая улыбка обнажила серебряные зубы- иглы.
Минут годы, мечтанья истлеют. Но сынов твоих верных стремленье — Ложь, что в сердце они лелеют, — Вовек не получит прощенья.
Существо из пламени замолчало, вновь сердито уставившись на меня из-под огненных бровей. Наблюдая за мной, оно постукивало кончиками пальцев друг о друга, и каждое касание вызывало яркую вспышку, как будто загоралась спичка.
Стихи такого рода были слишком общими — впрочем, я не ожидал большего от посланца эмпиреев. Но заклятье, которым я связал Эскурола, не оставляло сомнений: слова духа не случайны и имеют определенный смысл. В этих строках заключалось намеренно завуалированное предупреждение.
— Твое послание слишком расплывчато! — раздраженно упрекнул я.
Впервые я услышал предсказание еще до рассвета и безуспешно обдумывал его вплоть до заседания. Тогда я понадеялся, что во время совета что-нибудь прояснится.
Теперь же я не знал, что и думать. Некоторое время я гадал, не относятся ли строки к тайной клике, не связанной с моим советом вообще, хотя Астелян и заверял меня, что никто на Калибане не противится нашему командованию.
Потом я вспомнил о лорде Сайфере, точнее, его Мистаи. Они имели доступ к старинным текстам, в которых рассказывалось о еще более древних тайнах, чем в книгах из библиотеки Люпуса. Конечно, Захариил в силу личных особенностей иногда мог преследовать собственные цели, однако ни мои размышления, ни результаты расследования Астеляна не давали повода подозревать, что ему может быть выгоден наш провал.
Такова суть заговора и сопротивления. Потребности одного практически сразу становятся потребностями всех. Никто не может добиться победы отдельно от других, и потому цели всех участников сливаются в одну общую цель.
Так вот…
Многие восстания терпят неудачу уже после того, как ненавистный враг повергнут и воцарился новый режим. Возможно, в предсказании Эскурола речь шла именно об этом? Думаю, да. Когда Лев будет побежден, наш общий враг исчезнет.
Безусловно, Астелян ничем мне не обязан. Если кто и обернется против меня, то первым это сделает терранец. Но сейчас ему не хватало силовой базы. Те немногие последователи Астеляна, которых я считал верными ему до прибытия на Калибан, уже заключены в тюрьму под башней Ангеликасты, и их осталось слишком мало против Ордена, чтобы всерьез рассчитывать на захват власти одной лишь силой.
Снова и снова я представлял каждого из своих товарищей в роли отступника, пытаясь понять возможный мотив предательства и представить способы, которыми оно могло воплотиться в жизнь. Но ничто не казалось мне достаточно убедительным, и не только потому, что я предложил им нечто большее, чем продолжение службы Льву или Императору. Дело в том, что у каждого из них была своя, глубоко личная причина довести дело до конца и поддержать дальнейшие преобразования.
По мере того как я все больше разубеждался в первоначальных предположениях, Эскурол как будто оживлялся, расхаживая туда-сюда в своей бестелесной тюрьме, сверкая глазами и то и дело отплевываясь.
Если я не могу доверять всем членам моего совета, значит, я не могу доверять никому из них. Реформировать Внутренний Круг слишком поздно.
Я чувствовал нетерпение своего нематериального пленника.
— Это сомнение! — торжествующе воскликнул я, развернувшись к существу.
Вместо ответа он раздраженно зашипел.
— Сомнение, подозрение, неуверенность… Предательство — в темных советах наших мыслей! Раскаянье поздно наступит, испорчено бывшее прежде! Ты думаешь, что моя рука дрогнет, что я не отдам приказ, когда придет время!
— Ты уже доказал свою слабость, — хмуро ответил он. — Ты получил ответ, так оставь же меня в покое!
— Я не слаб, — ответил я и тут же совершил тяжкий проступок, прислушавшись к своему эго. — Так, значит, стихотворение обо мне? И ты назвал предателем собственного дела меня?
— Архитектор лучше других осведомлен о недостатках своих планов, — ответил Эскурол. — В цепи всегда рвется самое слабое звено. Амбиции, которые ты таишь внутри, поглотят тебя, смертный.
— Я делаю это ради Калибана! — разгневался я. В волнении я опрометчиво поднял кулак и, наступив, случайно стер ногой внешнее защитное кольцо связующих заклятий.
Эскурол не нуждался в дальнейших приглашениях и тут же бросился на меня. Стрела голубого пламени, вырвавшись на свободу, взметнулась вверх по моей ноге.
Магическая энергия охватила меня, я упал навзничь. Мой крик был надежно заперт внутри святилища, окруженного толстыми стенами. Теперь Эскурол вновь принял привычную форму. Он приплясывал у меня на груди, прожигая мне одежду и плоть и тои дело прерывая свою победную песню торжествующим хихиканьем.
Я взмахнул рукой, но она прошла сквозь него, лишь поколебав огненное тело.
— Свободен! — проскрипел он мне в лицо, сжимая горло пальцами из лазурного пламени.
Но и я не лишен кое-каких магических способностей. Учение Империума заставило вас поверить, что псайкеры — это жертвы генетического отклонения. Но мои изыскания доказали иное. С помощью практики и специальных ритуалов можно открыть двери в другой мир, укрепить рассудок и получить доступ к силам, которыми некоторые способны пользоваться благодаря мутации.
Я призвал эти силы, облекая кулаки в венки из молний, и ударил снова, на сей раз отшвырнув нефилла через всю библиотеку. Он взорвался, как граната, ударился о книжный шкаф с надписью «Тюремные камеры» и с воплем полетел на пол, однако тут же по-кошачьи ловко вскочил на
